Контрольная диверсия - Михаил Белозеров

Следуя странной логике, а точнее, её полному отсутствию, Цветаев добрёл до противоположного края дома и в полном безнадежии сунулся в самый последний подъезд. В поту и уставший, как каторжник, он поднимался с этажа на этаж и к своему непомерному удивлению именно на седьмом этаже обнаружил нужную ему квартиру. Ляха бляха! — невольно вырывалось у него, и он рухнул на ступеньку, горько сожалея, что не курит, иначе бы точно закурил с горя.

Целую минуту он приходил в себя, почесывая шрам на груди, потом вытащил пистолет из кобуры, привёл его в боевое положение и совершенно не к месту вспомнил глаза жены — глубокие, карие, всегда и везде, даже в толпе, принизывающие его словно током. Вспомнил, перекрестился и позвонил в дверь.

Звонок с той стороны был таков, словно раздавался в гулкой, пустой квартире. Цветаев прислушался, пару раз постучал ногой — всё было безрезультатно. Позади скрипнула дверь:

— Чего трезвонишь?.. Нет его!

— Кого? — нервно оглянулся Цветаев.

В приоткрытую дверь выглядывала чёрная старуха — страшная, как смерть.

— Кольки Бурлинова нет, вот кого! — прокаркала старуха.

Её абсолютно не смутил пистолет в руках у Цветаева.

— Мне Борис нужен, — сказал Цветаев, на всякий случай делая шаг назад и пряча оружие в кобуру.

— Ась? Плохо слышу! — она приложила ладонь к волосатому уху.

— Борис нужен! — крикнул он так, что его голос разнёсся по всем этажам.

— Никакого Бориса здесь нет! — отрезала она.

— А Бурко? — осмелел Цветаев, стараясь не прикасаться взглядом к её уродливой бородавке на огромном, как баклажан, носу.

— Ась?

— Бурко!!!

— Бурко тем более. Здесь Колька Бурлинов живёт.

— А где Колька?

— Ась?

— Колька!

— Да не кричи ты! Сидит твой Колька!

— Давно?!

— Три года уже. Убил человека за карты.

— А в квартире кто-нибудь после него жил?

Он никак не мог привыкнуть к её гортанному голосу, который происходил у неё из-за какого-то скрытого уродства, и на одно-единственное мгновение усомнился в реальности мира, глядя на её огромный нос с бородавкой.

— Никто больше не жил, — прокаркала старуха. — Родня мебель за долги продала. Хотели и квартиру — да кому она теперь нужна, кто сюда поедет?! Вот и стоит запертая.

— Ясно, — чуть оторопело кивнул Цветаев.

Его расстроила неудача, и он не представлял, что делать дальше.

— А ты кто будешь? — поинтересовалась старуха.

— Борьку ищу, — короткой ответил он, тем самым прекращая разговор.

— Ась?

Цветаев махнул рукой и вдруг понял, что боится от неё чем-то заразиться, огромным носом, что ли, и начать каркать точно так же, как и она. Он даже ощутил першение в горле и начал покашливать.

— Ищи в другом месте! — прокаркала старуха и захлопнула дверь.

Пустышка, с холодком в груди решил Цветаев. Тогда зачем Герка врал? Может быть, здесь всё же была конспиративная квартира милиции или какой-нибудь разведки? Но тогда глазастая старуха заметила бы, надо было ей денег дать, пожалел он о своей нерасторопности. А, может, в свете нынешний событий Бурлинова выпустили? Но зачем ему скрываться? Закатил бы шумную пьянку и отправился бы на фронт навёрстывать упущенное. Впрочем, что теперь гадать?

Он прошёлся вдоль короткого коридора и выглянул в узкое окно рядом с мусоропроводом. Сверху район казался вымершим: заросшие по краям тротуары, ослепительно блестевший голубой Днепр, и ни единого прохожего, хотя всё же один человек появился и показался Цветаеву очень даже знакомым. Шрам на груди вдруг дико зачесался. Захотелось ударить себя кулаком по лбу. Так обмишуриться! Враскорячку, чтобы не споткнуться, Цветаев бросился вниз с целью догнать Ирку Самохвалову, шествующую по тропинке к детскому саду, только она была не в платье цвета морской волны, а в джинсах и белой блузке.

Но когда он очутился на этой самой тропинке, Самохваловой, естественно, и след простыл. Цветаев, взмыленный, как лошадь, промчался, ещё немного: через квартал, на соседнюю улицу, но и здесь никого не оказалось, только горячий воздух лениво шевелил листья на деревьях, да ворона, сидящая на дереве, слезливо каркнула, ошибся, мол, батенька.

Цветаев поплёлся на стоянку. Баста! — решил он обессилено, на сегодня разочарований хватит, школьные годы канули в вечность, никто никого не любит и никто никому не нужен. Юность закончилась, наступили суровые будни зрелости. И во всём виноват Пророка. Если бы не его маниакальная подозрительность, то не надо было никуда нестись и что-то доказывать. Поеду-ка я к Воронцовой и напьюсь, решил он. От одной мысли о «пармезане» и о «Bаrdolino» рот у него наполнился слюной, и Цветаев вспомнил, что не завтракал, но ощущение голода не было, в желудке поселилась вселенная пустота.

Он уже завёл двигатель и подал вперёд, как вдруг, увидев белую «шестёрку» Гектора Орлова, дал по «всем тормозам», из суеверия закрыв глаза, а когда открыл, то сказал себе: «Не просри свой шанс, люди засмеют!» Под людьми он, конечно, в первую очередь подразумевал Пророка; после этого, озираясь, подошёл посмотреть на находку. Можно было ещё допустить, что Гектор оставил машину здесь случайно, когда приходил по адресу, но тогда бы она за месяц покрылась бы пылью и грязью, да и птицы постарались бы вовсю, а оказалось, что на ней ни соринки, что её недавно мыли, и стёкла блестели, как новенькие.

Цветаев ощутил запах следа. До этого все запахи были ложными, а здесь самый что они на есть настоящий, пахучий, как свежая лепёшка, которые пекла Наташина бабушка — Варвара Михайловна из Нижнего Новгорода, снабжая его этими лепешками во всех командировках. На всякий случай он отогнал свою машину подальше, в соседний ряд, и приготовился ждать. Старое, доброе чувство охотника охватило им. И он понял, что надо доверять только себе, никто так не позаботится о тебе, как ты сам.

В глубине души он надеялся, что рано или поздно увидит того крайне неприятного субъекта, у которого можно узнать, за что и как он предал Пророка, и даже так свыкся с этой мыслью, что когда к машине подошёл чрезвычайно плотный человек с изломанными ушами, был разочаровал до глубины души и призвал своего ангела-хранителя к справедливости. В мире должна быть справедливость, решил он, иначе всё бессмысленно.

Плотный человек больше всего походил на отставного боксёра, разжиревшего в отсутствии ринга и тренировок. Может это и есть Борис, подумал Цветаев, то бишь неуловимый Бурко?

Боксёр сел в машину и живо тронулся с места. Цветаев дождался, когда он выйдет с площадки, и поехал следом. Небо через переднее стекло казалось голубым-голубым и по-осеннему высоким. Хорошее небо выпало Киеву, только незаслуженно и не к месту в истории, за место в истории тоже надо бороться, а то можно получить «неуд» не веки вечные. А у грязных городов должно быть грязное небо. И в этом Цветаев признал несовершенство мира.