Алтарь Святовита - Алексей Борисов

– У меня есть идея, – обратился я к присутствующим, – насколько я помню, замок построен на холме, где стоял древний идол?

– Да, это так, – подтвердил Штауфен, – прямо по центру внутреннего дворика, где лежит самая здоровая плита. Когда ровняли землю, мы на нее наткнулись и от нее клали брусчатку.

– Следовательно, лучшего сакрального места нам не найти. А если во время церемонии будет присутствовать христианская реликвия из Константинополя, то ни один поп не посмеет пикнуть, не то что усомниться в легитимности таинства обряда. Для тебя, Трюггви, скажу одно, не у каждого герцога на свадьбе был гвоздь из Креста Господа, да и навряд ли у кого еще будет.

– Согласен с тобой, Алексий. Вот только не потянутся ли сюда паломники, посмотреть на реликвию, а заодно не появится ли у них желание перевезти такую ценность куда поближе к себе, например, в Рим?

– Гюнтер, эта реликвия принадлежит Смоленску. После свадьбы я отвезу ее Ермогену. Ты позволишь самолвинцам прикоснуться к ней, поднимешь свой авторитет в христианском мире, как выкупивший ее у каких-то разбойников, и заработаешь уважение Православной церкви, поскольку этот дар будет от тебя.

Идея Штауфену понравилась. Оставался единственный неразрешенный момент во всем мероприятии, как то: кто будет вести обряд бракосочетания? Этот вопрос я взял на себя, тем более что соответствующая церемониальная одежда была приготовлена, в Самолве я слыл человеком уважаемым, как-никак дядя княжны, да и выбирать особо не из кого. Торжество назначали на пятницу.

С рассветом в замке началось шевеление, переросшее к обеду в настоящую беготню. В центре внутреннего дворика возвели деревянный помост, девушки украшали его цветными лентами, а Нюра, забрав с собой Гунндис, подгоняла ей свадебное платье. В это время в башне донжона Трюггви примерял парадный мундир черного цвета, закрытый, двубортный, с отрезным лифом, застегивающийся левым бортом на шесть позолоченных пуговиц. Мундир имел стоячий воротник, пристежной лацкан с гербом на груди и два клапана с пуговицами внизу спинки; левый борт мундира и края клапанов имели белый кант; воротник, пристежной лацкан, обшлага и канты ― из красного сукна. На воротнике и обшлагах позолоченное шитье в виде лавровых листьев. Брюки были заправлены в начищенные хромовые сапоги со шпорами, а на витом желтом ремне нелепо покачивался палаш, который Трюггви старался подтянуть повыше к поясу.

– Ну как? – спросил я у жениха.

– Одежда красивая, материя превосходна, но чего-то не хватает. Что именно, никак не пойму.

– Головного убора нет.

– Чего? – переспросил меня Трюггви.

– К мундиру фуражка прилагается. Это такая шапка с козырьком, наподобие той, какую Пахом Ильич носит.

– Ни разу не видел. Может, мне шлем надеть?

– Вариант. В сундуке есть, давай попробуем.

Латунная сфера, покрытая черным лаком с козырьком и наборным затыльником, была снабжена белым мельхиоровым прибором, что эффектно сочеталось с мундиром. Султан из перьев добавил нарядности, а сам Трюггви сиял от удовольствия, как начищенный самовар. Датчанин присел, вытянул вперед руки, затем вновь поднялся и свел ладони в замок, за спиной. Сукно не треснуло и не расползлось по швам, только ножны палаша бряцнули о пол.

– Ну, хватит красоваться, – сам себе сказал Трюггви, – пора в усадьбу наведаться.

В пятницу, с рассветом в Самолву стали съезжаться старосты близлежащих деревень. Говорили о предстоящей свадьбе и хвастались друг перед дружкой, кто что привез в подарок. Из Чудской Рудницы и Заходов пригнали пяток дойных коз с коровой, из Замошья ― разделанные туши семи кабанчиков, из Гоголяк и Козлово ― живых гусей в клетках. Вотчина Воинота одарила медом, а Федор Лопухин из Луг, привез три десятка лисьих шкур, подвязанных к шесту как знамя. Подарков было такое множество, что Захар заполнил ими весь свой двор, потеснив бочки с соленой рыбой и пивом, сложенные у него на хранение.

К полудню, после удара колокола, началось шествие. Тройка рыцарей появилась на окраине Самолвы со стороны Немецкой слободы, возвестив о своем прибытии протяжным звуком рога. За ними следовал Трюггви в окружении свиты с развевающимися флагами. Минуя площадь, кортеж жениха двинулся по направлению к замку, а за всадниками стали пристраиваться самолвинцы. Перед мостом через ров кортеж остановил мальчишка, натянув веревку через дорогу. С заметно выступающими из-под вязаной, подвернутой в накат, по краю шапки ушами, он как заправский стражник выставил перед собой левую руку, держа во второй короткое копье.

– Проезд закрыт! – возвестил Ваня Лопухин.

– Это как так закрыт? – возмутился Астрид.

– Звонкая монета или интересный рассказ откроют дорогу. Иначе – никак.

Астрид попытался вспомнить какую-нибудь интересную историю, но кроме пошлых баек в голову ничего не лезло. Жених уже приближался, времени оставалось все меньше, и сопровождаемая возгласом «Эх!» в сторону Вани полетела серебряная монетка.

– Щедрым гостям всегда рады, – веревка упала на мостовую, – Добро пожаловать!

Кортеж двинулся дальше, переехав мост, миновали украшенные разноцветными флагами ворота, и вскоре остановился на внутреннем дворике возле башни донжона. Здесь спешившегося Трюггви встретили чета Штауфенов и будущая теща.

Гюнтер, облаченный в роскошную парчовую мантию, подбитую белоснежным мехом горностая, восседал на обитом красным бархатом с золочеными ножками и подлокотниками троне. Рядом с ним, на троне поменьше, но не менее красивом и богатом, размещалась Нюра, в порфире, украшенной стразами и речным жемчугом. Наряд княжны представлял собой длинный плащ из темно-красного шелка с песцовым мехом, обволакивающим шею, рукава и с отороченным им же низом. Справа от князя на пуфике сидела Элки, вся в мехах.

– Что привело тебя, барон Трюггви, в мой замок? – спросил Гюнтер.

– Дошла до меня весть, мой князь, что в твоем доме гостит прекрасная Гунндис из Сконе. Несколько лет назад я обещал на ней жениться.

– Это так? Достопочтимая Элки?

Хозяйка Сконе кивнула головой в ответ на заданный Штауфеном вопрос и улыбнулась. Торжественное мероприятие ей нравилось, особенно размах, с которым оно проходило. Единственное, о чем она сожалела в этот момент, так это отсутствие родственников из Мальме. Вот бы они рты пораскрывали, глядя на то, как ее дочка выходит замуж. Но и эта проблема была частично решена. В свите Элки находился поэт-песенник, иными словами – скальд. А в том, что он использует происходящие события для сложения своих виршей, сомнений не возникало, как и то, что первым, кто их услышит, будет она. Рано или поздно правильную версию услышат и в Мальме.

– Трюггви, – продолжил свою речь Гюнтер, – ты самый храбрый и самый сильный из моих рыцарей, а Гунндис, несомненно, одна из красивейших женщин на свете. Если ваши дети станут такими же, как их родители, то слава о них разнесется по всей земле. Благословляю тебя. Живите в любви. Да будет так!