Бог счастливого случая - Ирина Грин

– Все будет хорошо. Доктор Коллинз – замечательный врач, и у нас все будет хорошо.

Оливер застыл со шприцем в руке, монитор продолжал пищать, но систолическое давление уменьшилось на три пункта. Потом еще на два.

«Чудеса», – подумал Оливер.

* * *

Он стоял по колено в воде. После того как ушла Пенни, жизнь на острове стала невыносимой.

Пенни… В памяти всплыла ее негодующая гримаска:

– Меня зовут Пенелопа, мистер Эдгертон. Пе-не-ло-па!

Но он все равно продолжал называть ее Пенни.

Болтушка Пенни, безоговорочно верящая в приметы и прочую женскую ерунду, порой раздражала его своей болтовней, но без этого раздражителя жизнь стала пресной, бесполезной. Не жизнь, а убийство времени.

Время здесь подчинялось своим, абсолютно неподвластным никакой логике правилам. Оно то ползло словно гигантский австралийский трубач,[9] то неслось неподобающе для его высокого статуса резвыми скачками, будто чересчур ретивый кенгуру.

Он не знал, как и почему оказался на этом богом и людьми забытом клочке земли. Просто открыл глаза и увидел Пенни. Она рассказала, что здесь, на острове, есть еще кто-то третий. Но таинственный сосед ни разу не объявился, ничем не выказал свое присутствие – ни следом на песке, ни сломанной веткой… И его существование можно было бы считать Пенелопиной байкой, рассказанной с целью профилактики возможных сексуальных притязаний, если бы не постоянное ощущение чьего-то присутствия.

Поначалу Арнольд просто отдыхал. Сидел на берегу, наслаждаясь океанской беспредельностью, или бродил вдоль кромки воды. Увязая в бархатистом, чуть влажном песке по щиколотку. Только здесь, на острове, он понял, как устал. Причем устал не физически – в последние годы он даже стрижку газонов переложил на плечи приходящего садовника. Нет, причина его усталости – Лайонел. Его болезнь – теперь он отдавал себе отчет в том, что сын тяжело болен. Интересно, знала ли об этом Марта? Она была очень проницательной. Кстати, Марта… Здесь, на острове, Арнольд вдруг почувствовал, что мысли о покойной жене не вызывают у него прежнего приступа тоски, поначалу резкого, болезненно отдающегося под лопаткой, а позже, по прошествии нескольких лет – тупого, но более опустошительного. После этих приступов он чувствовал себя никчемным, никому не нужным стариком, выброшенным на свалку жизни. Похоронив жену, Арнольд попытался наладить отношения с детьми. Подарил Мэрион все вещи матери, а потом, спустя некоторое время, разделил между детьми практически все свои деньги, оставив небольшую толику «на дожитие» – так он это тогда называл. А потом он увидел Лину…

Совершенно случайно увидел. Или не случайно? Он бродил по новостным сайтам в Интернете, переходил по заинтересовавшим заголовкам и вдруг вздрогнул: с яркого рекламного баннера на него смотрела Марта. Ошибки быть не могло – ее глаза, карие, с небольшой, едва уловимой раскосинкой, чуть впалые щеки, морщинки над верхней губой, словно в преддверии поцелуя. Перешел по ссылке и оказался на сайте знакомств. Арнольд никогда целенаправленно не посещал подобные страницы, относился к ним с определенной долей брезгливости и, попадая случайно, сразу же убегал. А тут вдруг увидел молоденькую, натужно улыбающуюся девушку, почти ребенка. И понял, что «дожитие» отменяется. Даст бог, он еще поживет… Понял он это не сразу, а чуть позже, когда обнаружил в своей русской подруге дар слушательницы. Интернет давал возможность разговаривать с ней часами. Арнольд делился впечатлениями от прожитого дня, жаловался на подрезавшего его лихача на «Ягуаре». Еще позже поделился мыслями насчет Мэрион и Лайонела. Он отдавал себе отчет в том, что для Лины его рассказы – поток бессмысленных звуков. Но это было уже после того, как он захлопывал крышку ноутбука. Во время разговора иллюзия взаимопонимания была полной. Лина склоняла головку к плечу, понимающе-сочувственно кивала. А ему больше и не нужно было ничего. Во время этих разговоров он, казалось, становился лучше. Значительнее, сильнее. Всегда считавший самоутверждение за счет женщины позором для настоящего мужчины, он теперь понимал, что занимается именно этим. Но не мог отказаться от душевного комфорта, который доставляло ему общение с Линой.

И вот она плачет там, на другом берегу, а он бессилен что-либо сделать. Он может только стоять и смотреть… Или нет? Ведь Пенни как-то смогла? Вон она – на том берегу, и маленькие ручки Лины заботливо вьются вокруг нее. Пенни как-то удалось выбраться. Сейчас он даже припоминает, как она говорила о каком-то пути. Он счел это обычным женским трепом – да, Пенни из тех, кому стоит только увидеть рядом свободные уши, и она будет лить в них все подряд, даже не замечая отсутствия интереса у собеседника. Но про путь этот он уловил и даже сказал что-то типа «возьми меня с собой», на что Пенни возразила:

– Нет, ты сиди тут, а я пойду – ты уже дважды женат, а я еще ожидаю своего Одиссея…

– Господи, Арнольд, прошу тебя, возвращайся! – вдруг прорезал его мысли пронзительный, словно крик чайки, голос Лины.

– Я иду к тебе, – крикнул он и сделал шаг вперед.

Вода доставала до груди… Еще шаг…

– Скажи, что ты слышишь меня! Подай знак! – умоляющие глаза Лины были совсем рядом.

– Я иду, – сказал он и понял, что Лина не слышит его.

Он попытался сделать еще шаг. Потерял равновесие, упал. Волна накрыла его с головой, потянула за собой и выбросила на берег. Он повторил попытку – результат оказался тем же. Раз за разом, словно одержимый, он бросался в воду, и раз за разом волны выбрасывали его обратно.

– Лина! Ты слышишь меня? – закричал он что есть силы и понял: нет, не слышит.

– А ты, Пенни? Ты должна меня слышать!

– Меня зовут Пенелопа, мистер Эдгертон, – моментально отозвалась предательница, – Пе-не-ло-па! Неужели так трудно запомнить?

Этот нравоучительный тон взбесил Арнольда. Считает себя непревзойденной звездой! Писательница! Небось сплошные розовые сопли и слюни! Ничего, он знает, как привести ее в чувство.

– Так вот, Пенни! – жестко сказал он. – Или ты возьмешь шефство над моей девочкой… Да какое, к дьяволу, шефство! Ты возьмешь ее в свой дом, ее и ребенка, и будешь заботиться о них как о собственной дочери и внучке, или никакого Одиссея ты не дождешься. Так и окочуришься в одиночестве. Уж поверь – я смогу провернуть это дело. Научился…

Он знал, что Пенни, чья мнительность порой доходила до абсурда, не сможет пропустить мимо ушей подобную угрозу. И не ошибся – Пенелопа занервничала:

– Вы не можете так поступить!

– Хочешь проверить? Хочешь?!

Она побледнела, потом резко покраснела. Врач – он как раз находился в палате, довольно приличный доктор, хотя не очень прилично пялится на Лину, когда думает, что его никто не видит, – врач дернулся, что-то сказал сопровождавшей его женщине.

– Нет, – тихо прошептала Пенелопа. – И девочка мне нравится. Насчет ребенка не уверена, а девочка… Да, хорошо. Я возьму ее к себе на работу…