Когда распахиваются крылья - Екатерина Андреевна Самарова

с этим. Ты знаешь и то, что ты должен сделать — чтобы снежный ком остановился и больше никого не подмял под себя. И ты знаешь, что сделать, чтобы снежный ком покатился дальше. Дальше — дело за тобой».

Я ещё раз посмотрел на Тёмку, на его растерянный блуждающий взгляд и на трясущиеся руки. Он снял пиджак и закатал рукава рубашки, чтобы было удобнее тянуться за ножом. На его запястьях и предплечьях все ещё оставались синие разводы, постепенно переходящие в жёлтые пятна, как будто по ним кто-то размазал йод. Хватит ли у меня сил ещё раз увидеть, как Толя избивает своего сына железной пряжкой? Смогу ли я ещё раз смотреть, как вертится, точно волчок, Женька в своей кровати, мокрый и бледный, как мама сидит рядом с ним с растерянным и посеревшим лицом, как папа бегает по деревне в тщетных попытках найти хоть какую-то машине, чтобы отвезти больного сына в больницу? Или все-таки лучше так, как сейчас — спокойно пройти по мосту, не боясь, что нога наступит мимо досок и я улечу в нашу речку в третий раз?

Я ещё раз задал себе вопрос и усмехнулся. Быть таким, как все, наверное, хорошо, и эта последняя неделя была прекрасной. Но ни один день везения не стоят измученного болезнью Женькиного лица и дрожащих рук мамы. И ремня, методично опускающегося на спину невиновного человека.

«Ты примешь любое моё решение?»

«Любое. Ты, и только ты хозяин своей судьбы».

«А что мне сказать Серому и Женьке?»

«Ты и это знаешь».

Я кивнул. Я и правда знаю.

Вдруг за спиной сначала еле заметно трепыхнулись, а потом мощным взмахом раскрылись крылья, разливая по всему телу волну тёплого золотистого вдохновения. Сердце затрепетало в груди от острого предвкушения. Мне захотелось тут же взмахнуть своими огромными красивыми крыльями и взмыть в небо, чтобы ощутить этот свежий, волшебный, божественный запах свободы и вдохновения.

«Тогда… Да».

Гоша светло и искристо улыбнулся, поднял руку и щёлкнул пальцами.

Теперь я знал, что делать. Я уверенно шагнул к перилам и вдруг почувствовал, что кто-то крепко удерживает меня за локоть. Я недоуменно обернулся.

— Васян, ты чего? — потрясённо спросил Мишка.

— Что? — не понял я.

— Ты что, действительно хочешь помочь ему? Тёмке? Ты с дуба рухнул головой вниз?

— Все нормально, Мишка.

— Нет, не нормально! Ты забыл, кто тут у нас не самый удачливый человек? Да тебе же близко к перилам нельзя подходить, тут же улетишь в свободное плаванье! И ради кого?

— Ладно, тогда ты помоги.

— Тёмке? Ага, щас, бегу и падаю!

— Не Тёмке. Мне.

— В смысле?

— В смысле я сейчас свешусь с моста, а ты держи меня за ноги. Когда я достану нож, то крикну, и ты тяни меня назад.

— Васян, ты серьёзно?

— Да, Васян, ты с какого перепугу вдруг решил стать таким добреньким? — удивлённо спросил Тёмка.

— Я всегда таким был, Тимон. Если бы ты хоть чуть-чуть со мной пообщался, вместо того чтобы ржать над моими неудачами, ты бы знал. А теперь заткнись и не отсвечивай. Ты готов, Мишка?

— Я все ещё не понимаю, Васька. Я не буду ради него — Мишка посмотрел на Тёмку брезгливым взглядом, — рисковать свалиться в реку.

— Не ради него. Ради меня.

Все ещё ничего не понимающий Мишка помедлил. Кажется, он уже почти собрался плюнуть и уйти, но потом все же кивнул.

— Не тебе помогаю, придурок, — бросил он Тёмке и с молчаливой готовностью повернулся ко мне. Он не заметил, как Тёмка странным взглядом проводил его, а потом посмотрел на свою банду.

Я лёг на трясущиеся доски и свесился с моста. Длины руки на самом деле не хватает, причём очень сильно, сантиметров на тридцать, балка, на которой застрял нож, слишком низко. Я продвинулся ещё чуть-чуть вперёд.

— Мишка, держи меня!

Через несколько секунд кто-то ухватил меня за одну ногу, а потом за другую. Я свесился ещё чуть-чуть. Нет, так не пойдёт, надо ещё ниже, до самого пояса. Продвинувшись вперёд ещё на несколько сантиметров, я понял — балка все ещё слишком низко, мне не достать.

— Я не достаю, — крикнул я. — Можно ещё вперёд чуть-чуть.

— Нет, Васян, дальше уже некуда, я не удержу, — пыхтя, крикнул Мишка.

— Погоди, я помогу, — раздался сверху голос Серого.

— И я, — глухо отозвался Тёмка.

Я почувствовал, как мою ногу перехватили, держаться стало удобнее. Я изо всех сил вытянулся и сумел-таки кончиком пальца дотронуться до ножа. Ещё чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и нож будет у меня в руках. Я вытянулся и тут же скривился от боли — всю правую половину тела свело от боли. Да что же это такое! Неужели не дотянусь?

Внезапно я почувствовал, как правая нога, а за ней и левая начинает выскальзывать из сапога. Парни, кажется, этого не заметили, сосредоточенно держа меня за голенища. Я ухватился за вертикальную балку, чтобы не упасть, и мост отчаянно затрясся, а с ним и нож, опасно свесившись за края балки. Что же делать? Сколько бы Мишка, Серый и Тёмка меня не держали, мне не достать. Я ещё раз посмотрел на нож, и в голову пришла безумная мысль. Это единственный способ, но мне должно очень крупно не повезти и одновременно повезти очень сильно, как какому-нибудь Гарри Поттеру. Так вот как ты все это должно быть? И ты, Гоша, наверняка об этом знал!

Ответом мне прозвучала полная тишина.

— Ты как, Васян? — крикнул с моста Серый.

Ещё несколько секунд, и сапоги останутся без моих ног.

— Все нормально, продолжайте держать ме… Ааа!

Ноги выскользнули из сапогов. Я покатился вниз, одной рукой неудачно попытавшись зацепиться за балку, а другой схватить рыбкой шмыгнувший в реку нож, и с громким и глухим «бульк» ухнул прямо в середину речки. Зелёная холодная, пахнущая тиной и рыбой вода тут же залилась мне в уши, нос и рот. На миг перепутав, где верх, а где низ, я, отчаянно барахтаясь, вынырнул и закашлялся. Вот тебе и третий, блин, раз…

Сверху донёсся жалобный голос Мишки, сжимающего мой сапог:

— Васян, ты живой?

— Живой, — буркнул я, отплёвываясь. — Сапоги мои верните.

— Щас… Спускаемся…

Через несколько мгновений к берегу спустились Серый и Мишка, за ними Женька, за ней, чуть отстав, — Тёмка.

Брезгливо отмахиваясь от крупных кусков ила, поднявшегося на поверхность, я подгрёб к берегу, скорее шагая, чем плывя, и вышел, то и дело оскальзываясь, на берег. Посмотрел на свои носки — ну понятно, теперь их проще выкинуть,