Принц и нищий - Марк Твен

Широкие ворота распахнулись, и ворвалась толпа горожан. Ониокружили женщин и заслонили их от короля. Во двор вошел священник, протолкалсясквозь толпу и тоже скрылся из вида. Король услышал какие-то вопросы и ответы,но ни слова не мог разобрать. Затем начались приготовления. Стража забегала,засуетилась, то исчезая в толпе, то вновь появляясь; толпа мало-помалу смолкла,и водворилась глубокая тишина.

Вдруг, по команде, толпа расступилась, и король увиделзрелище, от которого кровь застыла в его жилах. Вокруг женщин были наложеныкучи хвороста и поленьев, и какой-то человек, стоя на коленях, разжигал костер!

Женщины стояли, опустив голову на грудь и закрыв лицоруками; сучья уже потрескивали, желтые огоньки уже ползли кверху, и клубыголубого дыма стлались по ветру. Священник поднял руки к небу и начал читатьмолитву. Как раз в эту минуту в ворота вбежали две молоденькие девушки и спронзительными воплями бросились к женщинам на костре. Стража сразу схватилаих. Одну держали крепко, но другая вырвалась; она кричала, что хочет умеретьвместе с матерью; и, прежде чем ее успели остановить, она уже снова обхватила рукамишею матери. Ее опять оттащили, платье на ней горело. Двое или трое держали ее;пылающий край платья оторвали и бросили в сторону; а девушка все билась, ивырывалась, и кричала, что теперь она останется одна на целом свете, и умолялапозволить ей умереть вместе с матерью. Обе девушки не переставали громко рыдатьи рваться из рук сторожей; но вдруг раздирающий душу крик смертной мукизаглушил все их вопли. Король отвел глаза от рыдающих девушек, посмотрел накостер, потом отвернулся, прижал побелевшее лицо к стене и уже не смотрелбольше. Он говорил себе: «То, что я видел здесь, никогда не изгладится из моейпамяти; я буду помнить это все дни моей жизни, а по ночам я буду видеть это восне до самой смерти. Лучше бы я был слепым».

Гендон наблюдал за королем и с удовлетворением говорил себе:«Он заметно поправляется; он изменился, стал мягче. Прежде он, наверное,обрушился бы на тюремщиков, стал бы бушевать, кричать, что он король,требовать, чтобы женщин освободили. Он скоро забудет свой бред, и его беднаяголова станет опять здорова. Дай бог, чтобы скорее!»

В тот же день в тюрьму привезли на ночь несколькоарестантов, которым предстояло на следующее утро отправиться в разные города,чтобы понести кару за свои преступления. Король долго беседовал с ними, — он ссамого начала решил расспрашивать узников, чтобы подготовить себя к своемубудущему царствованию. Повесть их страданий терзала его сердце. В числезаключенных была бедная полоумная женщина, укравшая около двух ярдов сукна уткача; ее за это приговорили к виселице. Другой арестант прежде обвинялся втом, что он украл лошадь; против него не было никаких улик, и он уже избавилсябыло от петли; но не успели его выпустить, как опять арестовали за то, что онубил оленя в королевском парке; на этот раз вина его была доказана, и его ждалаверевка. Больше всего расстроил и огорчил короля рассказ одного подмастерья;этот юноша сообщил, что он однажды вечером нашел сокола, улетевшего от своегохозяина, и принес его домой, полагая, что имеет на это право. Но суд обвинилего в краже и приговорил к смертной казни.

Взбешенный такой бесчеловечностью, король умолял Гендонабежать с ним из тюрьмы прямо в Вестминстер, чтобы он мог скорее вернуть себепрестол; взойдя на трон, он тотчас же поднимет свой скипетр в защиту этихнесчастных и спасет им жизнь.

«Бедный ребенок! — вздыхал Гендон. — Эти горестные рассказыопять свели его с ума. А я-то надеялся, что он скоро поправится».

Среди арестантов был старый законник, человек с суровымлицом и непреклонной волей. Три года тому назад он написал памфлет противлорда-канцлера, обвиняя его в несправедливости; за это его приковали кпозорному столбу, отрубили ему уши, исключили из адвокатского сословия,взыскали с него штраф в три тысячи фунтов стерлингов и приговорили к тюремномузаключению. Недавно он повторил свой проступок, и теперь ему должны былиотрубить остаток ушей, взыскать с него пять тысяч фунтов стерлингов, выжечь емуклейма на обеих щеках и до конца жизни держать его в тюрьме.

— Это почетные рубцы, — говорил он, откидывая назад седыеволосы и показывая обрубки ушей.

У короля глаза горели гневом. Он сказал:

— Никто не верит мне, и ты не поверишь. Но все равно, черезмесяц ты будешь свободен, и самые законы, обесчестившие тебя и позорящиеАнглию, будут вычеркнуты из государственных актов. Свет плохо устроен: королямследовало бы время от времени на себе испытывать свои законы и учитьсямилосердию.

Тем временем Майлс порядком устал от тюрьмы и бездействия.Когда, наконец, наступил день суда, он был очень доволен и говорил себе, чтообрадуется всякому приговору, лишь бы только его не осудили на дальнейшеезаключение в тюрьме. Но он жестоко ошибся. Он пришел в бешенство, когда егопризнали «буйным бродягой» и приговорили к унизительному наказанию: он долженбыл в течение двух часов сидеть в колоде у позорного столба за оскорблениевладельца Гендонского замка. Когда он заявил на суде, что он родной брат оскорбленногои законный наследник всех титулов и земель покойного сэра Ричарда, к его словамотнеслись так презрительно, что даже не сочли их достойными рассмотрения.

На пути к позорному столбу он бушевал и грозил, но это непомогало; полицейские грубо волокли его да еще по временам награждали тумакамиза строптивость.

Король не мог пробраться сквозь толпу. Он шел позади, далекоот своего друга и слуги. Самого короля тоже чуть было не приговорили кпозорному столбу за дружбу с такой подозрительной личностью, но, ввиду егомолодости, сделали ему надлежащее внушение и отпустили. Когда толпа, наконец,остановилась, он заметался, стараясь пробраться вперед; и после долгих трудовэто ему удалось. У позорного столба, осыпаемый насмешками грубой черни, сидел несчастныйрыцарь — личный телохранитель короля Англии!

Эдуард на суде слышал приговор, но не вполне понял егозначение. Гнев мальчика рос по мере того, как он начинал понимать всю глубинуэтого нового оскорбления, нанесенного его королевскому сану; он пришел вбешенство, когда увидел, как яйцо, пронесясь в воздухе, разбилось о щекуГендона, и услышал гогот толпы. Не помня себя от гнева, он подскочил к столбу инабросился на начальника:

— Стыдись! — крикнул он. — Это мой слуга. Выпусти его сейчасже! Я…

— Замолчи! — в ужасе воскликнул Гендон. — Ты погубишьсебя!.. Не обращай на него внимания, начальник, он сумасшедший!

— Успокойся, добрый человек, я и не думаю обращать на неговнимания; но я не прочь проучить его немного.