Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

Дверь в комнату внезапно приоткрылась.

— Лада, мне нужно поговорить с тобой, — мрачно произнес Колышев, не переступив порога. — Срочно.

29 октября 2028 года. За несколько часов до старта транссистемного космического корабля «Бета» к Ганимеду

Он всю жизнь боялся медиков. Стоило Семену увидеть стерильную белизну материи, холодный блеск хромированного инструмента, матовое свечение мониторов, как его начинало трясти.

Он не мог объяснить себе это иррациональное чувство страха, когда разумом понимаешь, что тебе хотят добра, но само существо протестует, боится, рвется бежать или совершить какое-либо иное безумство.

На этот раз он лежал спокойно. По крайней мере, Семену так казалось. Собрав все свое мужество, он старался не обращать внимания на оплетающие голое тело провода, монотонные вздохи расположенного в изголовье насоса, низко нависающий над головой, но еще не опустившийся колпак…

В конце концов от долгого, томительного ожидания его начала бить нервная дрожь. В голову тут же полезли разные, совершенно глупые и не нужные сейчас мысли: «Вдруг что-то случится с камерой во время полета — усну и не проснусь или организм не выдержит»…

Вообще-то его уже усыпляли. Дважды. В первый раз на три часа, а в другой — на сутки. Все обошлось. Только ощущение при пробуждении неприятное — холодно.

Не выдержав, он чуть приподнял голову, насколько пустили провода, и выглянул поверх борта криогенной камеры.

Две фигуры в белых стерильных одеждах склонились над чьей-то ячейкой в дальнем конце прохода. Туго натянувшиеся провода создавали неприятное ощущение, будто ему защемило волосы, хотя тех почти не осталось после обязательной стрижки.

— Сэр, не нужно поднимать голову, — мягкий голос раздался совсем рядом, так внезапно, что Семен вздрогнул всем телом от неожиданности. Откинувшись назад, на прорезиненное пористое дно своей ячейки, он скосил глаза и увидел ее — стройную, темноволосую, с короткой стрижкой, в белоснежном костюме, напоминающем медицинский скафандр с прозрачным шлемом-маской.

— Вы кто? — спросил Семен, так и не избавившись от волнения, к которому вдруг вдобавок примешалось чувство стыда — ведь его одежду составляли только провода…

— Меня зовут Ольга. Я бортовой врач, — ответила она. — Вас что-то беспокоит?

— Нет, — немного резко ответил он. Скорее бы…

Фигуры медиков уже продвинулись по проходу между двумя рядами криогенных камер, и Семену оставалось ждать не так уж и долго. Скосив глаза, он даже смог разглядеть, как мягко и беззвучно опустился один из колпаков в противоположном ряду.

Чья-то жизнь только что попала в ледяные объятия криогенной аппаратуры.

«Скоро… Скоро моя очередь…» — не то со страхом, не то с облегчением подумал он.

Чтобы хоть как-то отвлечься, скинуть растущее внутри напряжение, Семен прикрыл глаза, стараясь не думать о низко нависшем над головой прозрачном колпаке.

Он ведь сам сделал этот выбор, и пути назад уже нет…

«Даже если я сейчас вскочу, оборвав провода, меня уложат обратно. Предупреждали. Давали время подумать. Теперь лежи и не рыпайся», — так он говорил сам себе, пытаясь успокоиться перед неизбежным…

…А началось все не здесь и не сейчас.

Он очень хорошо помнил тот день, когда ему впервые попытались внушить мысль об эмиграции с Земли.

Лето 2028 года выдалось жарким, сухим, пыльным. Над городами плыл смог. В пересохших болотах горели торфяники, и едкий дым, похожий издали на молочные полосы густого тумана, стелился вдоль дорог, заставляя водителей увеличивать скорость, чтобы быстрее миновать удушливые участки. Вообще, Семен считал, что ему повезло по жизни, по крайней мере с рождением. Многие стремились и стремятся на Запад, в Америку, а он нет-нет да и ловил себя на мысли — спасибо судьбе, что родился в России, в глубинке, где еще можно жить. Он не очень хорошо представлял себе, что творится сейчас в таких городах, как Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Токио. Судя по телерепортажам, там царил натуральный урбанистический ад… Хотя, возможно, что установленный у дороги аппарат искусственной вентиляции легких скоро станет обыденным атрибутом и для России.

Семен отчетливо помнил, как еще ребенком он ездил с родителями на машине из Пскова, где родился и вырос, в Рязань, где жил дед. Они долго ехали через леса: по его воспоминаниям, это был перегон где-то между Куньей и Ржевом, — километров триста или четыреста, — ночь, звезды, кругом леса и воздух, такой сладкий, прохладный, что кажется, его можно пить глотками…

Теперь всего этого уже давно нет. Вместо узкой двухполосной дороги, что извивалась из стороны в сторону, повторяя исторический путь хмельного мужика, который когда-то, давным-давно проехал по этим местам, петляя на телеге меж вековых деревьев, сейчас протянулся ровный, как струна, широкий автобан, по которому машина идет плавно, чуть покачиваясь на подвеске, а по сторонам, вместо тех памятных лесов, что запомнились семилетнему мальчику, тянутся поля, редкие полузасохшие перелески, чахлые кустарники, как будто не экономический бум поразил страну после долгого кризиса, а по меньшей мере война прошлась по этим землям.

В тот день он ехал домой, в Псков, повидать родителей.

Прогнав километров триста на своей старенькой, но еще вполне резвой «Вектре» образца 2010 года, Семен свернул на отметке «паркинг», решив вздремнуть полчаса, прежде чем ехать дальше. Зрелище, что предстало его глазам на так называемой «площадке отдыха», оказалось удручающим — горы мусора, наваленные больные деревья, несколько рядов которых и представляли собой «зону отдыха проезжающих». Однако, несмотря на неприязнь, что вызвала в нем эта картина, Семен не изменил своего решения — было раннее утро, и глаза просто слипались от усталости. Вести машину в таком полусонном состоянии — занятие весьма рискованное, — это ему внушил еще отец. Выбрав более или менее чистый участок, Семен заглушил мотор, поднял стекла, опустил спинку сиденья и закрыл глаза.

Тяжелая дремота навалилась сразу, уволакивая сознание в свои темные глубины, — сказывался пройденный уже путь и напряжение ночной трассы.

Впоследствии он не мог вспомнить, что ему снилось, но проспал Семен недолго и очнулся от проникшего в сознание настойчивого позвякивания.

Некоторое время он еще лежал с закрытыми глазами, ощущая, что машина нагрелась, — значит, солнце уже поднялось достаточно высоко, — и пытаясь на слух определить источник разбудившего его шума. Не придумав ничего путного, он открыл глаза и огляделся, почти сразу заметив копошащуюся на ближайшей куче мусора фигуру.

Она и была источником разбудившего его шума.

Присмотревшись, Семен понял, что это женщина, возможно, одних с ним лет, которая, быстро перебирая руками, раскидывала во все стороны отбросы, извлекая на свет бутылки из-под различных напитков, в основном пивные, и складывала их в драный мешок из черного полиэтилена. Занятие это казалось для нее привычным. Действовала она сноровисто, быстро, словно заведенный для этой работы механизм. Мусор летел по сторонам, несколько пакетов отвалилось в сторону, порвалось, раскидав по асфальту свое содержимое, а женщина продолжала рыть мусорную кучу в поисках скудной, но желанной добычи.