Компромат на Ватикан - Елена Арсеньева

Он снова повернулся к ней, снова склонился к ее лицу. Но Тоня осторожно отклонилась:

– Прости, ради бога. Не могу я это видеть. Спущусь, скажу ему, чтобы убирался к черту навсегда. Навсегда из моей жизни! Ты не думай, это не из-за тебя. Просто уже все… все давно пошло не туда. А сейчас я поняла вдруг: ну сколько это можно тянуть? Сколько можно морочить себе и ему голову?

Она вылетела в прихожую, схватила с вешалки пальто и рванула в дверь. Федор что-то крикнул вслед, но Тоня уже частила по ступенькам. Кажется, никогда не спускалась по этой лестнице в таком темпе!

Выбежала во двор, подскочила к Виталику:

– Ради бога, угомонись! Ну ты совсем с ума сошел, что ли?!

Он был вне себя: глаза белым пламенем сверкают, даже в темноте видно. Вцепился в Тонину руку, дернул к себе так…

Вдруг что-то громко щелкнуло неподалеку. Виталя вскинул свободную руку, схватился за висок – и опрокинулся навзничь, увлекая за собой Тоню.

Она больно ударилась коленом, вскрикнула от страха и боли, пытаясь вскочить, однако сил не стало, когда Виталий тихо, мертво выдохнул ей в лицо:

– Убили меня… убили. Этот твой… из-за тебя!

Господи! Что он имеет в виду? Федор? Это был выстрел? Это стрелял Федор?!

Проскочило в голове мгновенное воспоминание: он резко сует руку под борт куртки и выдергивает, сжимая в ладони черную рукоятку…

Она так испугалась, что дико, истерически вскрикнула, когда чьи-то руки вдруг схватили ее, подняли, с силой встряхнули:

– Тоня! Что ты? Жива? Тебя ранили?

С трудом удалось собрать разбегающиеся зрачки, сфокусировать взгляд.

Лицо Федора перед ней – бледное, какое-то ужасно бледное в ядовитом люминесцентном свете дворового фонаря. Федор куда-то потащил Тоню, а она не могла владеть ни руками, ни ногами, болталась в его руках, словно тряпичная кукла. Он зачем-то затащил ее за машину, прислонил, а сам продолжал трясти, выкрикивая:

– Тоня! Смотри на меня! Смотри на меня! Куда… где больно, говори?

– Нога, – слабо всхлипнула, вдруг ощутив боль.

Федор тут же упал на колени, руки его пробежали по ее ногам, пальцы ощупывали каждую мышцу.

– Скользнуло боком, кость цела, только кожу порвало.

Тоня ощутила, что он чем-то натуго перетягивает колено, материей какой-то, платком, наверное, и к ней постепенно начал возвращаться разум. Да ведь Федор решил, что попал в нее, когда стрелял. Что ногу ей прострелил!

Оттолкнула его руку:

– Да нет, это я просто разбила колено, когда упала. Ты Виталика застрелил! Ты в него попал!

– Я-а? – Федор смотрел снизу, все еще стоя на коленях, с выражением совершенно детского изумления в блестящих глазах. Потом опустил их и, похоже, только сейчас увидел распростертого навзничь человека.

Вскочил, скомандовал:

– Тоня, пригнись! Не высовывайся! – подскочил к Витале, снова пал на колени, начал тормошить его и ощупывать.

Бывший Тонин муж, доселе лежавший недвижимо, совершенно мертвецки закинув голову, встрепенулся, забился, закричал:

– Пусти! Пусти меня! Не добил, так хочешь задушить?

– Руки! Бросай оружие!

Тоня оглянулась. Перетянутые ремнями пестро-серые фигуры, невесть откуда взявшиеся, набрасывались на Федора, оттаскивали от Витали, заламывали руки, швыряли на капот, охлопывали карманы:

– Стоять! Ноги расставь! Документы! Разрешение на ношение оружия!

Тоня дернулась, пытаясь что-то сказать, что-то сделать, однако на нее даже не оглянулся никто. Она остолбенела от всего этого, только смотрела на Виталю, который с помощью омоновцев поднимался с земли, зажимая правый висок, а между пальцев бежали темные струйки; на Федора смотрела, который бился, пытаясь вывернуться, что-то сказать, а его гнули, били лицом о капот, задирали свитер, рубашку, искали что-то под одеждой, пистолет, что ли?

И вдруг до нее дошло! Пистолет-то был у Федора в куртке, а он выскочил за ней в одном свитере. Нет у него никакого пистолета!

– Да вы что?! – закричала Тоня так громко, что сразу охрипла: всем закричала, и этим серым, пятнистым, и Витале раненому, и себе прежде всего. – Да вы что?! У него нет оружия! Он не стрелял! Он подбежал позже, когда мы уже упали!

– Он стрелял! – сморщившись до неузнаваемости, выплюнул Виталя, и другой голосочек подсюсюкнул с мерзкой, мстительной интонацией:

– Он, он! Я видел!

Тоня недоверчиво оглянулась:

– Гена! Ты с ума сошел! Что ты видел?

– Видел, видел! – кричал Мартынов. – Он вон там стоял, потом оттуда ба-бах, вспышка! Поищите, там гильза должна быть!

Одна серая фигура послушно метнулась за угол трансформаторной будки, и через миг там замелькал луч фонаря, методично обшаривающий землю.

– Да не слушайте вы этого алкоголика! Он нарочно, он врет! – надрывалась Тоня. – Федор выскочил сразу за мной, он не успел бы!

– Успел бы, – проворчал Виталя, выдергивая из кармана платок и прижимая к виску. – Он сразу забежал за будку, пальнул. А когда мы свалились, испугался, что ненароком тебя зацепил. Тебя-то он не хотел убивать, нет, ему надо было от меня избавиться, сукину сыну!

– Не пойму, зацепило вас или нет? – негромко спросил невысокий, ладный парень с точеным, холодноватым, очень красивым лицом – сразу видно, командир. На его коротко остриженных вьющихся волосах играли блики света. Кепи он снял и сунул под погон. – Крови много, но вы вроде бы держитесь? Дайте-ка посмотреть.

Осторожно отвел край испятнанного кровью платка, который Виталя, сильно морщась, прижимал к виску, – и присвистнул:

– Это же надо!

– Что со мной? – обморочно простонал Виталя.

По четким губам парня скользнула улыбка, но тут же его лицо стало сочувственно-серьезным:

– Успокойтесь. Как говорится, кость не задета. Вам просто оторвало кусочек уха.

– У-ха? – Голос Виталика упал до жалобного всхлипывания. – Бо-же мой… Он меня… и-зу-ро-до-вал…

– Скажите спасибо, что живы остались, – чувствительно встряхивая обмякающее Виталино тело, изрек командир. – Вот это я понимаю, повезло так повезло. Сантиметр правее – и вы бы с нами тут никогда больше не беседовали.

Командир умел хорошо утешать! Виталя снова навалился на его плечо.

Тоня стиснула руки у горла. Как бы она ни относилась к своему бывшему мужу, чего бы ему ни желала, но только не этого! И она не желала, и Федор это сделать не мог.

Оглянулась на него, все еще полулежащего с заломленными руками, и увидела, что он повернул голову, шевелит разбитыми губами. Шепчет что-то? Она не слышала.

Тоня нервно прикусила палец, пытаясь болью приостановить шум в ушах и головокружение. Ладно, это чепуха, а вот со свистопляской вокруг Федора что делать? Как ее остановить?