Сеньор Виво и наркобарон - Луи де Берньер

Он написал ей письмо: они должны увидеться в последний раз, больше никаких просьб не будет, он чувствует, что умирает, и ему нужно увидеть ее лицо, услышать ее голос. К его изумлению, она ответила и согласилась. Назначила время и назвала столичный ресторан. Умоляла его никому о своем отъезде не говорить.

Сама Аника не сорвалась только потому, что знала, что происходит, и верила – настанет день, и все поправится. В отличие от Дионисио, она окунулась в занятия искусством и мысли о ребенке, в ней созревавшем, – все это помогало отвлечься, и одиночество мучило меньше. Но она согласилась встретиться, потому что ничего не могла с собой поделать.

Дионисио, между тем, набросился на ученика, посмеявшегося над чужим несчастьем. Выволок его из-за парты и спустил с лестницы. Студенты поменяли Дионисио прозвище: теперь он был не Рыцарь Печального Образа, а Самсон, и директор вызвал его к себе, твердо намереваясь уволить. Но, взглянув на Дионисио, живо припомнил историю Филоктета,[41]оставленного на острове с гниющей ногой и вечной горечью в сердце. Перед лицом столь грандиозного горя директор решил написать генералу Coca и настойчиво просить его забрать сына в оплаченный отпуск.

Генерал произвел в городе фурор, прибыв на громадном боевом вертолете, который приземлился на площади во время концерта мексиканского оркестра, совершавшего гастрольную поездку по зарубежным странам. Генерал намеревался убить двух зайцев: припугнуть местных наркобандитов, чтоб они в штаны наложили, а также раз и навсегда продемонстрировать сыну, что отцовская любовь не знает пределов и границ. Для начала вертолеты сдули у мексиканцев опереточные сомбреро и оторвали наклеенные усы «а ля Сапата».[42]

Генерал с двумя вооруженными до зубов солдатами прошагал вверх по улице Конституции и без стука вошел в дом. Дионисио, скрестив ноги по-турецки, сидел посреди комнаты в беспорядочном нагромождении коробок, пустых бутылок и окурков, а по бокам кошачьей стражей богини Бает расположились два ягуара-подростка.

Генерал побросал кое-что из одежды Дионисио в чемодан, затем подхватил сына под мышки, поставил вертикально и обнял, но тот на объятие не ответил, так и стоял, опустив руки с дрожащими пальцами. Отец отметил сыновний взгляд аутиста – видимо, Дионисио отбыл в длительное путешествие к небесным сферам и сейчас находился где-то среди звезд.

Собравшиеся поглазеть на отъезд решили, что солдаты, которые заботливо подсаживали Дионисио с кошками в вертолет, на самом деле совершают похищение. Потом прошел слух, что морская пехота захватила Дионисио Виво и вывезла в США за очернительство американской внешней политики, прозвучавшее в последнем письме о наркоторговле. Последовала очередная волна антиамериканских настроений.

Вид сына привел маму Хулию в ужас. Голову облепляли сильно отросшие истончившиеся волосы, густела борода, появился взгляд межзвездного скитальца, чьи глаза источают невидимые миру слезы обильнее, чем кровоточит истерзанное сердце Иисуса. Мама Хулия сбрила Дионисио бороду и остригла волосы, поскольку считала богохульством так походить на мессию.

Проведя два дня в постели со свернувшимися рядом кошками в беспробудном сне, каким спят покинувшие этот мир, Дионисио пробудился и выбрался из кровати в полнейшем равнодушии ко всему. Он сошел вниз и увидел всю семью в сборе за кухонным столом; они поздоровались так, будто он сосед, заскочивший на минутку одолжиться кофейком: в хороших семьях никто не отдаляется, и нет нужды при встрече прыгать от восторга.

Дионисио сказал, что вскоре повидается с Аникой. Сестры, которые перед тем, не дрогнув, два дня ехали сюда по жаре, сообщили, что безошибочное чутье женщин рода Монтес Coca подсказывает им: Аника без тени намека на колебание ждет от него предложения руки и сердца. Мама Хулия с практичностью, свойственной женщинам ее линии, сказала, что пройдется с Дионисио по магазинам и купит ему новые брюки и туфли, чтобы он сделал предложение в одежде, которая не несет отпечатка прошлых горестей, и посоветовала надеть Анике на палец перстень короля Португалии, пока не найдется подходящая замена.

Дионисио на вертолете вернулся в Ипасуэно, оставил кошек на попечение Хуанито и в новом костюме, зажав в руке розу, с которой суеверно срезал все шипы, почтовым самолетом отправился в столицу.

Войдя в ресторан, он не увидел Анику, но потом заметил, что ему машет какой-то высокий мужчина. Дионисио вгляделся и лишь тогда понял, что это она. Он подумал, что студенчество вскружило ей голову: мужское пальто, громадная шляпа с обвисшими полями и черный парик, который при ближайшем рассмотрении оказался самоделкой. Впервые за время разлуки Дионисио рассмеялся, но ничего не сказал, страшась в решающий вечер обидеть любимую.

Под любительской маскировкой Аника выглядела бледной и похудевшей от печали, но лицо у нее расплылось от шоколада и естественных при беременности процессов. Они смотрели друг на друга через стол, не зная, о чем говорить, а потом Аника сказала, что после Ночебуэно[43]уедет на четыре года учиться в Уругвай.

Не желая вникать в ее слова или их обдумывать, Дионисио, потянувшись через стол, взял Аникину руку и почувствовал, что ладонь ее повлажнела, как раньше. Спокойно, с видом человека, изрекающего самую суть вечной истины, он сказал, что бесконечно любит Анику и желает отдать ей свою жизнь и свободу. Говорил, что собирается найти хорошую работу в столице и теперь, когда он знаменит, это легко, что он поддержит Анику, пока она учится и добивается известности как художник. Что благодаря академическим связям он знаком со многими людьми, имеющими вес в мире искусства, что ей будет хорошо с его родными, а они уже ее обожают. Он живописал, как все будут ее баловать и посвятят свои жизни ее счастью. В заключение сей замысловатой речи он очень просто попросил взять его жизнь и выйти за него замуж.

Аника попала в лабиринт, откуда, казалось, нет выхода. Побледневшая, с дрожащими губами, она отвела взгляд и смотрела в окно на нескончаемый осенний дождик, на проносившиеся мимо «кадиллаки» богачей и старалась придумать, что сказать в ответ. Глаза у нее были полны слез, когда, глядя на Дионисио, она сказала то, что показалось единственно возможным:

– Я хочу, чтобы ты знал: я никогда не смогу выйти замуж за того, кого не люблю.

Но Аника опустила исходную посылку, для нее безоговорочную: что она никогда не полюбит никого, кроме Дионисио, и потому ни за кого не выйдет замуж.