Терновый венец офицера русского флота - Александр Витальевич Лоза

флотом он был назначен всего за пять месяцев до февральских событий, в сентябре 1916 года. Тысячи матросов его просто в глаза не видели, что бы ненавидеть лютой ненавистью. Они просто не успели. А.И.Непенин — тот самый адмирал, который распорядился организовывать катки, матросские лыжные и хоккейные команды, открывать на кораблях библиотеки и кинозалы для нижних чинов. Питание матросов при нем было куда лучше, чем в армии или у мастеровых Петрограда.

Лукавит матрос с «Дианы» П.Мальков, насчет лютой ненависти матросов, лукавит — для оправдания убийства.

Далее он пишет: «Когда утром 4 марта Непенин отправился в сопровождении своего флаг-офицера лейтенанта Бенклевского в город, на берегу их встретила толпа матросов и портовых рабочих. Из толпы загремел выстрел, и ненавистный адмирал рухнул на лед».

Бывший матрос Балтийского флота не стесняясь, а может быть до конца не понимая или делая вид, что не понимает, признается в своей книге, что без суда и следствия, по прихоти команд, в Гельсингфорсе, во время войны с Германией, в собственной главной базе флота, в 1917 году расстреливались русские офицеры и адмиралы.

В официальном документе — Флагманском Историческом журнале Минной дивизии Балтийского моря, хранящемся в РГАВМФ, за 4 марта 1917 года, сделана следующая запись:

Гельсингфорс 4 марта, суббота.

13 час. 40 мин. Убит Комфлота, вице-адмирал Андриан Иванович Непенин.

Лейтенант Римский-Корсаков

Балтийский флот за два дня кровавой бойни 3–4 марта 1917 года потерял офицеров и адмиралов больше чем во всех морских сражениях Великой войны.

В кровавой вакханалии этих дней мичману Б.Садовинскому повезло, он уцелел.

— Бог миловал, — думал он, целуя образок, подаренный ему Ириной. В эти дни офицеров в Гельсингфорсе избивали сотнями… На мичмана Садовинского напали на окраине недалеко от завода. Темнело. Заводской сторож открыл ему калитку, мичман вышел из проходной завода, свернул на узкую боковой улочку и пошел по ней… Набросились подло, толпой… Крепкий, с юности занимающийся боксом, за все годы службы, ни разу не поднявший руку на матроса, Бруно дал сильнейший отпор, но нападающих было много. Тяжелая матросская бляха, с изображением двухглавого орла и двух скрещенных якорей, просвистела у него над ухом, и мичман понял: удар в висок, и с ним будет все кончено.

Случилось то, что крайне редко бывало в предыдущей жизни Садовинского. Глаза его стали белые от бешенства, ненависти и злобы. Что-то невидимое толкнуло его в спину, подняло с колен, оторвало от растоптанного грязного снега, вызвав прилив сил, вложенных в бешеный удар, сваливший с ног самого здоровенного из нападавших клешников.

Увидев, а скорее почувствовав бешенство мичмана, кто-то из матросиков завизжал:

Да черт с ним, с сумасшедшим! Позже добьем! Мало мы их побили вчерась! — И матросы разбежались…

Возвращаться в завод на корабль мичман не стал. Стерев кровь с лица и с костяшек пальцев снегом, засунув кровоточившие руки в карманы шинели, Бруно побрел к Ирине, огибая скопления мастеровых, матросов, каких-то личностей, сбивавшихся в кучи и толпы, на улицах Гельсингфорса.

Что с тобой? — воскликнула Ирина, увидев разбитые в кровь лицо и руки Бруно, как только он переступил порог квартиры.

Идем, я промою и перевяжу, — заволновалась она. Бруно не стал сопротивляться…

Бунтовали матросы не только на кораблях, но и в береговых крепостях. 5 марта 1917 года взбунтовавшиеся матросы расстреляли коменданта Свеаборгской крепости генерал-лейтенанта по Адмиралтейству Вениамина Николаевича Протопопова. Как пишет очевидец:

«5 марта, на территории военного порта в Свеаборге был убит командир порта генерал-лейтенант флота В.Н.Протопопов — и тоже выстрелом в спину. А заодно — и оказавшийся рядом поручик корпуса корабельных инженеров Л.Г.Кириллов».

Отец Ирины, офицер-артиллерист, служивший в Свеаборге, пропал без вести во время разгула распоясавшейся черни и матросов в Свеаборгской крепости. Скорее всего, он погиб, а тело его восставшие матросы сбросили под лед…

От этого известия Ирина была в шоке. Мать ее находилась в Петрограде и, еще не знала о случившемся.

Это убьет ее, — твердила Ирина, — Это убьет ее!.. В тяжком горе и трауре Ирина покинула Гельсингфорс и уехала к матери в Петроград.

В один из дней конца ноября, я стоял на открытой палубе парома, шедшего от пирса Торговой площади Хельсинки в крепость Свеаборг. Дул сильный северо-западный ветер, шел дождь вперемешку со снегом, заряд за зарядом. Море цвета свинца сливалось с таким же небом, и, казалось, скалистые острова висят в этой мгле между небом и водой. Острова, на которых расположена крепость Свеаборг, имеют еще одно название — «Волчьи шхеры». Вот в «Волчьих шхерах», на неприступных скалах и возникла в XVIII веке эта крепость.

В Первую мировую войну крепость Свеаборг входила в состав флангово-шхерной позиции крепости Петра Великого и использовалась как база русского минного флота. Здесь располагались доки, арсеналы, матросская школа, флотские казармы, военные склады. К 1917 году население островов насчитывало до 1500 человек, не считая гарнизона крепости.

Ступив на гранитные плиты Свеаборга, и пройдя через арку в средней части длинного одноэтажного здания, строгой «гарнизонной» архитектуры, сразу попадаешь на русскую улицу, которая напоминает о «русском времени» Свеаборга. Деревянный квартал с купеческими домами и домами, где жили семейные офицеры. Деревянные дома выкрашены в разные цвета. Рядом с «Синим домом» до сих пор стоит «Малинник» — так назывался дом, где находились квартиры молодых холостых офицеров. Вот здесь, на этих патриархальных улицах Свеаборга, и происходили трагические события «революции» февраля— апреля 1917 года, вызвавшие бунт матросов, убийства ими своих же офицеров…

Неожиданно, из-за сетки дождя со снегом, вынырнул строй матросов в черных бушлатах, брюках-клеш и черных бескозырках, и мне, на мгновение, показалось, что это матросы, того, недоброй памяти,

1917 года. Строй приблизился и стало ясно, что это финские моряки из Морской академии спешат строем на паром, в увольнение в Хельсинки. Морская форма действительно очень похожа. Даже маленькие бескозырки, без пружин, напоминают балтийскую моду начала прошлого века. Наваждение исчезло. Это вновь морских судеб таинственная вязь связала место, людей и события….

Видя, зная, что творилось и творится в Гельсингфорсе, в Свеаборге в эти «революционные дни» — кровавая бойня, предательство, подлость — мичман Бруно Садовинской тяжело, всем сердцем, переживал случившееся:

Откуда в матросах эта жажда не только физического, но и морального унижения офицеров? Откуда в них эта разнузданность, садистская изобретательность не только в телесных, но в нравственных пытках, которым они подвергали арестованных офицеров.

Он чувствовал: матросы ходили как в угаре, большинство из них совершенно не понимало смысла происходящего…

Вся психология матросов в этой революционной вакханалии, — пытался рассуждать мичман Садовинский, — была какой-то варварской,