Не плачь - Мэри Кубика

На улице темно, еще ночь. Мы гуляли до тех пор, пока не поняли, что ноги больше не идут; и тогда, вместо того чтобы вернуться домой и лечь в постель, я пришел сюда. В дом напротив. В дом Перл.

– Расскажи о привидении, – просит Перл.

Она сидит рядом со мной на полу, подтянув колени к груди. Не помню, как я здесь очутился. Просто очутился, и все. Она обхватывает руками колени. Мерцающий свет, который проникает в щели заколоченного окна, высвечивает острый треугольный акулий зуб. Подаренное ожерелье висит у нее на шее поверх футболки. Здесь темно. Из-за забитых окон и полумрака я уже не понимаю, день сейчас или ночь. Я совершенно утратил чувство времени. Перл сидит совсем рядом, смотрит на меня; я уже не помню, как меня зовут и почему я здесь оказался.

– О каком привидении? – спрашиваю я, хотя, конечно, понимаю, что она имеет в виду.

Перл явно обессилела. Устала. Наверное, непросто спать на голом полу и целыми днями бродить по улицам маленького городка. «Я тут проездом», – сказала она, и я гадаю, когда же она уедет. Нет, я не хочу, чтобы она уезжала, совсем не хочу, просто представляю: придет день, когда я появлюсь в этом Богом забытом доме, а ее здесь уже не будет.

– Ты говорил, что в этом доме водится привидение, – напоминает Перл.

Она, конечно, не поверит в те сказки, которые рассказывают местные жители; в них не верю даже я. Но надо же поддерживать беседу. Светскую беседу. И потом, гораздо важнее привидения – точнее, дурацких баек о привидении, в которые верит половина нашего городка, – маленькая девочка, которой когда-то была она. Остальное – просто для забавы. Люди любят, когда их пугают. Им нравится рассказывать страшные сказки и пугать других. Но все это сплошное притворство.

Женевьева умерла давно, еще до моего рождения. Мне известны лишь слухи. Если верить соседям, она утонула в ванне, в каком-то отеле, пока ее мать отлучилась в соседнюю комнату, чтобы присмотреть за вторым ребенком, младенцем. В это время пятилетняя Женевьева ушла под воду и захлебнулась. Она не кричала, как кричат люди, когда им больно или они в опасности; смерть наступила быстро. Она наглоталась воды и просто уснула. Даже не вскрикнула ни разу… Так все рассказывают.

Со временем смерть Женевьевы обросла подробностями. Говорят, что девочка сидела в пенной ванне. Под шапкой пены можно было различить лишь прядку ее волос. Семья поехала в отпуск; они сняли номер в дорогом отеле. Описание сцены смерти было приятным: красновато-коричневые пузырьки с запахом малинового сорбета, сливочная кожа девочки, порозовевшая от теплой воды. Правда, никто из тех, кто рассказывал о смерти Женевьевы, не присутствовал на месте событий и ничего не видел собственными глазами: шапки пены, пузырьков в воздухе и на кафельных стенках. Женевьева утонула, забытая в ванне, потому что ее младшая сестренка, которой тогда был всего год, выпала из кроватки и заплакала. Мать, конечно, сразу поспешила к ней.

Было слишком дорого везти тело через границу штата – во всяком случае, так говорят соседи, которые еще помнят тот день, когда на дорожке перед желтым домом остановилась семейная машина. Крошечное тельце перевезли в багажнике, чтобы обойти формальности.

По словам соседей, они никогда не забудут, как толпились на потрескавшейся бетонной дорожке, а потом помогали нести маленький деревянный гробик. Его вытащили из багажника и отнесли в могилу, выкопанную на городском кладбище. Известие о смерти Женевьевы пришло в наш городок задолго до того, как привезли ее тело.

Все были потрясены. Маленькие девочки не умирают! Все, что от нее осталось, – призрак Женевьевы, который, как говорят, преследует людей во сне, и в их снах появляется вода, которая переливается через край ванны, и маленькая мертвая девочка, похожая на ангелочка. Кожа у нее белая как мел, на спине крылья. Мокрые волосы цвета воронова крыла.

Я ничему из этого не верю.

– Женевьева, – обращаюсь к я Перл. – Так ее звали, так звали девочку, которая умерла. Видимо, так же зовут и привидение.

– Красиво, – говорит она. – Красивое имя.

– Да.

– Значит, она умерла?

– Да, умерла.

– Здесь? – Перл обводит рукой комнату.

Я качаю головой. Слежу за ее тонкой рукой, разглядываю тени, которые затаились во всех углах, кружева паутины, свисающие с потолка. Очень хочется сбегать за шваброй и пылесосом, как следует здесь прибраться. Перл достойна лучших условий. Я бы сделал дом более пригодным для проживания и даже симпатичным. Конечно, всего я не исправлю, это невозможно. Но я мог бы подмести пол, убрать паутину и так далее. Ей не обязательно обитать в такой дыре.

Благодаря нагревателю стало жарко. Так жарко, что Перл сняла пальто и мою толстовку и сидит в тонкой хлопчатобумажной рубашке и джинсах.

Руки у нее двигаются изящно, как у балерины; они меняют положение в воздухе. Я хочу спросить, не занималась ли она танцами, может, ходила на уроки балета. Кроме того, мне любопытно, какие отношения связывают ее с доктором Джайлсом. Но я молчу. Я не имею права ни о чем ее спрашивать. Все это меня не касается. У всех есть свои тайны. Она не спрашивает меня о моих, а я не буду спрашивать ее. Хотя, если бы она спросила, я бы ничего от нее не утаил – рассказал бы ей все, что она пожелает узнать.

«Мы ведь друзья, да? Мы с тобой. Мы друзья».

– Нет, – говорю я, возвращаясь к предыдущей теме. – Она умерла не здесь. Женевьева умерла не здесь. – И я рассказываю, как семья поехала в отпуск в роскошный отель. О пенной ванне, мыльных пузырях и всем прочем. Я рассказываю о смерти маленькой Женевьевы, и Перл становится все печальнее.

– Девочка не умела плавать? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами:

– Наверное, нет. – Конечно, если бы она умела плавать, то задержала бы дыхание и не наглоталась воды. Кто-то предположил, что Женевьева попыталась встать, но поскользнулась, ударилась головой и потеряла сознание. Но это всего лишь одна версия из многих. Там никого не было, и никто не может ничего знать наверняка. Никто не видел, как умерла Женевьева. Возможно, она баловалась в воде, хотела проверить, сколько секунд сможет не дышать, но в конце концов вода ее победила. Считается, что кислородное голодание усиливает дыхательный рефлекс, потребность вздохнуть, даже если человек с головой погружен в мыльную воду. Сначала вода заполняет желудок, а потом легкие. Сотни тысяч людей тонут каждый год. Из них многим пять лет или даже меньше, как Женевьеве. Утонуть можно везде: в ванне, в туалете, в луже. В голову мне приходит отец, который допился почти до смерти; когда-нибудь он утонет в собственной бутылке пива…

– Интересно, что чувствуешь, когда тонешь, – говорит Перл. – Интересно, это больно? – И она смотрит на меня; в ее печальных глазах я вижу любопытство.

– Не знаю, – отвечаю я, – наверное, больно. Наверное, страшно, когда не можешь дышать.

Я говорю не то, что Перл хочет услышать. Она хочет, чтобы я рассказал, что Женевьева просто закрыла глаза и погрузилась в сон. Что она ничего не успела понять; только что пускала пузыри в ванне, и вот уже умерла. Очутилась в загробной жизни. На небе. У жемчужных ворот и все такое. Она не поняла, что умирает. Вот что хочет услышать Перл. Но я почему-то говорю ей правду.