Одиночество-12 - Арсен Ревазов

– А во что играешь?

– Вообще не играю!

– Пророк, зачем пургу гонишь! Ты же бухтел, что тебя после казино замели. Что же ты с беспонтовыми фраерами бился, а с нами тебе западло? А прописку тебе, кстати, оформили?

Я похолодел. Мое сердце опустилось сильно ниже диафрагмы. Прописки, – этого рудимента, первобытно-общинных инициаций я боялся страшно. Необходимость прыгать с третьей шконки на расставленные шахматные фигуры, чтоб доказать собственную смелость или колоть себе глаз со всей силы, в надежде, что кто-то успеет подставить книжку – меня категорически не устраивала. Но еще на сборке мне сказали, что после тридцати – не прописывают. Я успокоился. Когда прошли первые дни, я забыл и думать о прописке. Теперь Фонарь поднял эту тему. Я с надеждой посмотрел на Танк. Сейчас все было в его власти. Танк, подумав вмешался.

– Ты, Фонарь, что, не рубишь фишку? Зачем наезжаешь? После тридцати прописка не катит. А ты, Пророк, уважь Фонаря. Раз вытолкнулся[42]– покатай[43]немного. Не на три косточки играете.[44]

Мне стало ясно, что я попал. Официальную прописку по понятиям мне сделать было нельзя, но отказаться играть в карты, после такой находки с казино Фонаря и вынесенного решения Танка было невозможно. Отмазки, как в анекдоте про крысу не было.[45]Единственный способ опротестовать слова Танка – это писать маляву Смотрящему по СИЗО. Что значит, во-первых, резко испортить с Танком отношения, во-вторых, получить с высокой вероятностью отказ от вышестоящей инстанции. Получалось как с леденцами «Чупа-Чупс», спонсорами российской сборной по футболу: «Отсосем и там, и здесь».

Я понял, что надо срочно привлечь внимание правильных мужиков и блатных (прежде всего Смотрящего с Поддержкой) к игре и добиться максимально честных для меня условий. Мне уже было известно, что обыграть фраера в карты – это заслуга для рвущегося к власти приблатненного. А Фонарь очень старался выслужиться и изменить свой статус на блатного. Это означало, что он будет делать все в рамках понятий, чтоб меня сделать. И болеть блатные будут за него. Потому что он, в общем, свой. А я, в общем, чужой.

Раздумывая над всем этим в том молниеносном темпе, который был задан Фонарем, я в первый раз проклял свою привычку ходить в казино. Было понятно, что если я отделаюсь 300 долларами, полученными от Антона, и на этом закончу игру, то мне надо благодарить судьбу и Бога в тех словах и действиях, которыми я за всю жизнь не пользовался.

Потому что, судя по нездоровому блеску в глазах Фонаря, я понимал, что он готовит серьезный спектакль. Народ почуяв, то же, что и я, начал подтягиваться. Дикая скука заставляет выдумывать дикие развлечения. Нас постепенно стали обступать. Фонарь предложил пересесть за дубок (обеденный стол) и нарочито попытался отогнать зрителей, хотя видно было, что внимание это ему весьма приятно.

Мое настроение не внушало мне никакого доверия. Я чувствовал, что хочу проиграть поскорее и отделаться малой кровью, но понимал, что малодушничаю и что пора менять концепцию.

Потому что уже – все. Слишком много напряжения, глаз и эмоций вовлеклось в нашу, еще не начавшуюся игру. Я посмотрел на Фонаря. Он сосредоточенно мешал карты.

Наконец, мне пришла в голову первая разумная мысль. Мне нужен был консультант. Он же секундант. Лучше, чтобы это был не блатной. Блатной будет вынужден отстаивать честь фонаревского мундира. Но при этом мне нужен был человек, хорошо знающий правила и пользующийся у камерной братвы авторитетом. Я решил взять инициативу.

– Пацаны, – сказал я. – Я здесь без году неделя. Правила знаю плохо. Но живу по понятиям. Мне нужна ваша помощь. Кто готов честно без кидалова помочь?

– Прарок – залатой пацан. Я ему памогу.

Я посмотрел на говорящего. Кличка Коба. Плотный. Рыжеватый. Лицо в оспинах. Глубокие карие глаза. Одет в новый тренировочный костюм, хотя жара такая, что все ходят в трусах. Вчера рассказал мне, что он сын грузинского вора в законе. Мы обменялись с ним адресами, по которым надо сообщить, если с нами что-то случится. Я дал адрес мамы и Маши.

Вроде, Коба нормальный мужик. Пусть молодой. Но его отец мог многому научить. Хотя воры редко живут со своими сыновьями. Жить с семьей – это не по понятиям. Ладно. Если не будет тормозить – может, и отобьюсь. Лучшего все равно нет.

– Спасибо, Коба! Расскажи, я могу выбирать игру?

Коба сел рядом со мной.

– Это как ви дагавиритес.

– Договариваемся. Я каждый раз выбираю игру сам. Какую захочу.

– Не катит, – сказал зло Фонарь, не ожидая сопротивления с моей стороны. Ты мне свой бридж объявишь. И мы будем полдня фишки метать.

– А ты мне сику или деберц. Будешь меня полдня учить.

– Давай так забьемся: раз ты, раз я. Ставку включаем по очереди. Один объявляет ставку, другой игру. Но чтоб без приколов – если пять пацанов эту игру знают – играем. Если нет – ты попал. Очко переходит в зрительный зал.

Камера взорвалась хохотом. Надо было обязательно отшутиться в ответ. Я примерно уловил стилистику местного юмора.

– Вот с твоего очка, Фонарь, и начнем. С двадцати одного.

Моей шутки смеялись больше и громче. Кто даже захлопал. Я вообще к своим сильным сторонам всегда относил умение издеваться над людьми. Из-за этого в школе у меня было много проблем.

В тюрьме я вел себя предельно осторожно, потому что как в любом закрытом табуированном обществе, отношение к словам здесь предельно серьезное. Но сейчас надо было отбиваться.

– За мое очко ты еще ответишь, – сказал покрасневший Фонарь. – Но очко, так очко. Моя ставка – пятьдесят баксов. И я банкую.

– Коба, кто должен банковать?

– Сбросьте да туза. И пуст предъявит бабки!

– Не вопрос. Разбей, командир.

Фонарь бросил мне бумажку в пятьдесят долларов, которая была очень похожа на нарисованную. В камерной полутьме понять это было невозможно. Я решил не нагнетать обстановку и разменял ее молча. Фонарь сдал до туза (туз выпал мне) и игра началась.

Первую игру я выиграл. Вторую тоже. Третью тоже, хотя Фонарь заставил меня играть в сику, правила которой я знал едва-едва. Потом я заказал покер и проиграл по собственной дури. Потом мы сыграли два круга в буру. Я опять выиграл. У меня было уже не меньше 500 долларов. Правда, мне все больше и больше казалось, что нарисованных. Фонарь раскраснелся и говорил обиженным голосом, что он играет без кляуз, что фишка не прет и что я его делаю. Как честный человек может делать карточного шулера, жонглирующего колодой, я не знал. Поэтому решил сделать паузу.