Фулл сайз. Только не в меня - Инга Максимовская

принесла для нее Софья, удобная, но совсем не такая, к которой привыкла выросшая в роскоши девочка.

Я доношу ее до мини-машинки Сони, удивляясь, что внутри этого наперстка нам с лихвой хватает места. Снежная пыль висящая в воздухе противной липкой кисеей облепляет «Букашку». Софья уверенно вертит руль, и я слегка успокаиваюсь, когда мы наконец выезжаем со двора. Больше ничего не будет угрожать этой странной женщине, которая нас с Маришкой приютила и привела в подобие нормы.

Моя доченька сидит на коленях и смотрит в заднее стекло машины. Ее близость успокаивает. Я даже прикрываю глаза, потому что скоро расслабиться не получится. Еще не знаю, как Маришка перенесет довольно-таки долгую поездку в автобусе. Да и меня с утра начало страшно тошнить. Но это мне даже нравится. Кладу руку на пока еще плоский живот. В последнее время это стало ритуалом. Там растет продолжение мужчины, который все-таки стал для меня целым миром.

– Там, – голос Маришки звенит. У меня сводит судорогой горло, от радости, от неожиданности. Это первое слово, которое произнесла она с того страшного дня. – Вера, папа.

Нечем дышать. Горло стягивает колючая удавка слез. У меня так и не хватило смелости рассказать малышке, что человека, которого она считает отцом, больше нет. Что мы остались с ней одни в целом свете. И что я ее настоящая мать.

Софья смотрит в зеркало заднего вида напряженно. Мне страшно оглядываться. Заставляю себя и вижу машину, которую узнаю сразу. Это мой седан, подаренный мне дедом. Когда я уходила, бросила его в гараже особняка Боровцева. Нас выследили. Но как? Значит все-таки дед приложил руку. Но за что? Зачем?

– Увези нас отсюда, – хриплю. Борясь с подскочившей к горлу тошнотой.

– Нет, там папа, – моя малышка смотрит так серьезно. И хмурится как ее отец. Даже губу так же упрямо выпячивает. – Вера, он приехал за нами. Я видела.

Боль пульсирует в груди, похожая на черную дыру, в которой растворяются без остатка все чувства. Я наверное только сейчас осознаю, что Ярцева нет больше и не будет никогда. Глаза слепнут от огненных слез. Как там в репортаже сказали. Останки тела мужчины, не поддающиеся экспертизе? Боль, боль, боль.

– Я его очень люблю, детка, – выдыхаю в растрепанные волосики дочери. – И всегда буду любить, до конца жизни. Но его нет. Там не может быть твоего папы.

– Может. И вы оба влюбились, – шепчет Маришка, глупенькая девочка, которая еще не осознает потери. Но, то что она начала говорить меня безмерно радует. Вот только эти ее фантазии могут нанести ей еще большую травму. – Я знаю, потому что папа никогда и ни на кого так не смотрел, как на тебя. Только вы оба так ничего и не поняли. А мы с Всесильным давно знали, что вы поженитесь. Даже открытку нарисовали. Вот когда домой вернемся, я тебе покажу. Мы же домой едем?

– Мы едем туда, где тебе будет хорошо, – шепчу я, прижимая легкое тоненькое тельце к себе. – Мне было, когда я была такая же, как ты.

Странно, но я уверена, что никто не найдет нас в доме моей прабабушки. Она его отписала на мое имя, но никто и не претендовал на непрезентабельную избушку в глухой деревушке. Я была в ней в последний раз года полтора назад. Там осталось все так же, как и при жизни ба. Меня еще удивило, что ничего не обветшало. Словно хозяйка вышла на полчаса из дома, чтобы дойти до магазина. Какое-то время отсидеться получится. А дальше…

Об этом я сейчас стараюсь не думать. Будущее сейчас кажется чем-то нереальным.

Глава 19

Макар Ярцев

Посетитель в забегаловке, в столь позднее время, всего один: блеклый парень, одетый в дешевую кожаную куртку, с претензией на моду. И он явно нервничает, поминутно оглядываясь по сторонам, словно ожидая неприятностей.

– Ты звонил, – подхожу к столику, на котором стоит лишь бутылочка с водой.

– Сначала деньги, – голос мужика подрагивает, и меня это от чего-то жутко раздражает.

– Ну конечно, – ухмыляюсь я. – А ты меня пустишь по ложному следу. Нет, дружок, так не канает. Ты поедешь со мной, и если сказал правду, и мои девочки действительно там, получишь свои деньги. И давай без глупостей. Налички у меня с собой нет. Но если ты не соврал, я сразу переведу тебе на счет обещанное. Андестенд? Но, не дай тебе бог меня обмануть. Клянусь, ты каждую оставшуюся минуту жизни будешь жалеть, что родился на свет. Так что подумай хорошенько, пока еще есть возможность соскочить.

– Я не вру. Такими вещами не шутят. И если бы не тяжелая финансовая ситуация, я бы просто так позвонил и сообщил, потому что знаю, что такое терять любимых. Поехали.

Путь времени не занимает много. Маленький городишко, в снежной мороси, через стекло кажется призрачным, нереальным. Сонное царство, пустые улицы.

– Там их оставил, – кивает мой попутчик за всю дорогу не проронивший ни слова, на приземистое обшарпанное здание. – Это ЦРБ местная. Девочке плохо было, я и решил, что ей врач нужен. Да и женщина не совсем в себе была. Как мне показалось.

– Я проверю. Извини, брат, но придется тебя в машине закрыть, – нервно хриплю я, вытаскивая ключ из замка зажигания. Господи, пусть они там будут, мои девочки. Сердце колотится так, что глушит все звуки в мире.

– Да не сбегу я. Смысл какой? – спокойно говорит мужик.

В приемном покое никого, ни души. Я остервенело колочу в запертую наглухо дверь. И кажется схожу с ума. Поэтому, когда слышу звук отодвигаемого с другой стороны двери засова, готов станцевать.

– И чего колотишься? По башке себе постучи. Сначала бухают до синих чертей, потом спать людям нормальным не дают, – тетка стоящая на пороге, похожа на растрепанного, дохлого кузнечика. Определить ее возраст у меня не получается, но судя по физиономии, похожей на печеное яблоко, работница этой богадельни встречалась с мамонтами неоднократно, при чем в естественном ареале их обитания.

– Здесь моя дочь и жена. Девочка такая рыженькая, она тут? – сбивчиво выдыхаю я обрывки фраз.

– Тю, надо