Убежище чужих тайн - Валерия Вербинина

– Вы, очевидно, ждете, чтобы я похвалила вас, – сердито сказала Амалия, – но я слушаю вас и просто не верю своим ушам. Вы утаили главную улику по этому делу…

– Да, утаил, – кивнул ее собеседник, – и ничуть об этом не жалею. Тебе, конечно, рассказывали, какой травле подвергся Мокроусов и семья Кочубеев из-за убийства Луизы Леман, но ты даже не представляешь, как все было на самом деле. А меж тем Мокроусовы и тем более Кочубеи – не последние семьи не то что в губернии, а вообще в Российской империи. А теперь подумай, что было бы, если бы в убийстве стали обвинять твоего отца или меня. Все домыслы, сплетни, грязь и клевета, которые обрушились на Мокроусова и Надежду Кочубей, обрушились бы на нас, в том числе на твоего отца, и нам было бы нечего противопоставить этому валу презрения и насмешек, потому что у нас нет ни денег Мокроусовых, ни известности Кочубеев. И закончилось бы тем, что твой отец застрелился бы, не вынеся позора, а старый генерал умер бы от горя, и все бы сочли, что так и должно быть. Тебе бы пришлось расти с клеймом дочери убийцы, а твоя мать шарахалась бы от людей до конца своих дней, и все потому, что один мерзавец или его потаскуха решили ловко обтяпать убийство, использовав чужой кинжал. Подумай об этом, прежде чем обвинять меня в том, что я что-то сделал не так!

По правде говоря, Амалии очень хотелось сказать, что дядя был не прав, и еще как не прав, но ее душа словно раздвоилась. Она не любила Казимира, но будем справедливы – его доводы выглядели не то что вескими, они казались попросту неоспоримыми. Он скрыл улику, чтобы спасти семью, и добился своего. Но, может быть, он все-таки чего-то недоговаривал?

– Мама знает? – спросила Амалия.

– Нет, я никому ничего не рассказывал. У одного человека еще есть шанс сохранить все в тайне, но то, что знают двое, может узнать кто угодно. Я вернулся домой, у себя в комнате тщательно вычистил кинжал, положил его обратно в ножны и убрал на прежнее место. Тряпки, которыми я его чистил, я уничтожил, чтобы не оставлять следов.

– А ножны были на месте?

– Да, они остались в ящике комода. Тот, кто хотел убить Луизу, взял только кинжал.

– И ты не представляешь, кто это мог быть?

– Нет, но я, может быть, знаю, когда он позаимствовал кинжал. За неделю до убийства Луизы мы отмечали именины обоих Константинов – твоего отца и брата. Было много гостей, приехали самые разные люди. Возможно, именно тогда Мокроусов или его любовница заглянули в ящик, увидели кинжал и сообразили, что он им подойдет. Они оба были в числе гостей.

– И ты так никому и не сказал про кинжал? Даже не намекнул?

– Нет. Я уже объяснил тебе, почему я решил молчать.

– Я не могу поверить, – буркнула Амалия, – что человек с вашим характером мог молчать двадцать лет – двадцать! – о тайне, которая имела такое значение. Неужели у вас не закралось даже тени сомнения? Неужели вы никогда не подозревали, что к убийству может быть причастен кто-то из нашей семьи?

– Кто? Я не убивал, и мне не надо никаких доказательств, чтобы знать, что я этого не делал. Генерал вообще не покидал усадьбы. Хочешь сказать, что я мог подумать на твоего отца? Или на мою сестру?

– Значит, вы не задавали себе вопросов по их поводу?

– Конечно, не задавал! – вскинулся Казимир. – Вопрос подразумевает, что человек чего-то не знает и хочет узнать ответ. Я знал, что сестра не могла убить Луизу, и знал, что твой отец тоже тут ни при чем. Ни у кого из них не было причины желать зла Луизе и уж тем более – убивать ее, потому что для них она просто не существовала. Как бы я ни относился к браку, я видел, что твой отец – образцовый семьянин. Ему никто не был нужен, кроме Аделаиды. Будь дело иначе, я бы отсоветовал ей выходить за него замуж…

– А она спрашивала ваше мнение?

– Кого еще она могла спрашивать? Если ты забыла, напоминаю, что я единственный близкий ей человек.

Тут у Амалии заныл висок. Она знала, что люди нелогичны, непоследовательны и непредсказуемы, но дядя Казимир оказался непредсказуемым настолько, что застиг ее врасплох. Подумать только, она искренне считала его недалеким типом, болтуном, ловеласом, не заслуживающим доверия, и вообще личностью, которая не приносит никакой пользы, и хорошо еще, если не приносит вреда.

– Я никогда не смогу сказать об этом Луизе, – в сердцах проворчала Амалия, растирая лоб. – Я имею в виду кинжал. Подумать только, что она сидит сейчас у себя, а предмет, который убил ее мать, находится в соседней комнате, и она даже не подозревает об этом…

– Ее мать убил вовсе не предмет, а человек, – возразил Казимир. – Кинжал ничего не значит без руки, которая его направляла, и я советую тебе об этом не забывать.

– Вы из-за кинжала так занервничали, когда Луиза пришла к нам тогда, в Петербурге? – спросила Амалия. – Я сначала решила, что вам неприятно вспоминать о преступлении, но…

– И из-за кинжала, и вообще из-за всего. Я ей не верю, – коротко промолвил дядя.

– Луизе? Почему? Что вы имеете в виду?

– Сам не знаю, но я ей не верю. У тебя есть одна черта твоего отца – безоглядно доверять человеку, который вызвал твою симпатию или сочувствие. Он точно так же отнесся к моей сестре… Впрочем, это к делу не относится. Так вот, всегда держи в уме: все врут, и эта трепещущая девица, якобы добивающаяся справедливости, – тоже.

– Почему «якобы»? Я всегда считала, и до сих пор считаю, что ее порыв более чем оправдан.

– А я нет, – отрезал Казимир. – Никогда, слышишь, никогда не поддавайся на высокие слова, потому что за ними всегда скрываются низкие стремления. Человек легко требует справедливости, если считает, к примеру, что ему должны миллион. Но он сразу же умолкает, если по справедливости его должны повесить. – Он холодно сощурился, и лицо его в этот момент было вовсе не привычным для Амалии лицом добродушного, недалекого, безалаберного человека. Из-под этой маски неожиданно выглянул кто-то совсем другой, собранный и жесткий, кому было под силу обвести вокруг пальца опытного следователя и двадцать лет хранить секрет, который мог погубить его близких. – Если она дочь Луизы, она дрянь, если она дочь Мокроусова, она дрянь вдвойне, а если она дочь Виктора Кочубея, она ничуть не лучше. Вспомни мои слова, когда выяснится, что она собой на самом деле представляет.

– Может быть, вам просто трудно поверить в то, что кто-то может действовать без задних мыслей? – не выдержала Амалия. – По-моему, она просто чистый душой человек, который…

– Э нет! – воскликнул Казимир. – Прости меня, но ты путаешь чистого человека и чистюльку. Чистый человек может общаться с ворами, и мошенниками, и даже с убийцами, но грязь к нему не прилипнет. Чистюлька шарахается ото всех не потому, что он такой высокоморальный, а просто потому, что он слаб. Достаточно одного крошечного пятна, и он пропал.

– Осознание своей слабости – ключ к силе, как сказал один писатель, – проворчала Амалия.

– Это ты сама только что придумала? – хмыкнул Казимир. – Конечно, надо знать свои слабости, но только для того, чтобы не позволить кому-то еще ими воспользоваться. А что касается этой особы, то запомни мои слова: в конце концов она приберет к рукам деньги Мокроусова, уедет из России и благополучно забудет о твоем существовании. Вот увидишь, она даже открытку на Рождество тебе не пришлет!