Убежище чужих тайн - Валерия Вербинина

– Не буду спорить, потому что это попросту бессмысленно, – сказала Амалия, поднимаясь с места. – В любом случае время покажет.

– Хочешь пари? – спросил Казимир. – На золотой. Это тебя не разорит, а мне будет лишний повод проверить, не разучился ли я разбираться в людях.

– На что держим пари? – поинтересовалась Амалия, сверкнув глазами. – На то, что Луиза заполучит деньги Мокроусова? Или на то, что она не пришлет мне открытку на Рождество?

– Насчет открытки.

– Тогда считайте, что мы договорились. – Амалия испытующе посмотрела на своего дядю. – Вы больше ничего не хотите мне рассказать? У вас был какой-то странный вид, когда вы прибыли с Николаем Дмитриевичем.

– Неужели? – удивился дядя. – Хотя, ты знаешь, в этом нет ничего удивительного. В молодости я был легок на подъем и мог без хлопот переезжать из губернии в губернию, а сейчас меня раздражает даже мысль о том, что куда-то надо ехать. Наверное, я старею, да?

Он заговорил о том, что было менее всего интересно его молодой собеседнице, – о переменах, которые происходят в человеке по мере того, как он стареет, и увлеченно развивал эту тему до тех пор, пока баронесса фон Корф не ускользнула из комнаты.

Через несколько дней, завершив все дела в усадьбе, Амалия с Луизой перебрались в Полтаву. Баронесса фон Корф рассчитывала на то, что Николай Лаппо-Данилевский добился большего успеха, чем она, и сумел отыскать нечто, что поможет установить истинного убийцу Луизы Леман; и в самом деле на первый взгляд молодому человеку удалось найти кое-что весьма интересное.

– Первую жену Сергея Петровича Мокроусова звали, как вам уже известно, Клотильда Дайберг. В основном она с супругом жила в Европе, но десять лет назад они приехали в Полтаву. Сергей Петрович сводил ее на могилу Луизы Леман и рассказал, должно быть, всю историю в наиболее выгодном для себя ключе. Детей с Клотильдой у него не было, если не считать двух мертворожденных младенцев. На здоровье супруга не жаловалась, если не считать небольших мигреней. По отзывам всех, кто видел чету Мокроусовых в Полтаве, супруги жили дружно и производили хорошее впечатление. Однако кое-кто из соседских слуг, которые общались с прислугой Мокроусовых, вспомнили, что в семье случались ссоры. Представьте себе, Клотильда ревновала мужа к умершей любовнице и требовала, чтобы он убрал ее портреты и фотографии, которые он постоянно возил с собой. Также она пыталась склонить его к тому, чтобы продать полтавский дом и окончательно перебраться за границу. После очередной ссоры из-за фотографий Луизы Леман Клотильда ушла к себе в спальню и заперлась, а наутро ее обнаружили в постели мертвой. Вскрытие не делали, врач – господин Гармай, весьма уважаемый в городе человек – написал, что смерть произошла от сердечного приступа. Своей супруге Мокроусов устроил пышные похороны и уехал из Полтавы, чтобы вступить в права наследства. Ведь все имущество его жены находилось за границей…

– Сколько времени продлился его первый брак? – спросила Амалия.

– Пять с половиной лет.

– Размеры наследства известны?

– Точные – нет, но оно было весьма значительным, так как после смерти жены Сергей Петрович купил особняки в Ницце, в Баден-Бадене, в Париже, сорил деньгами в Монако и стал жить на куда более широкую ногу, чем раньше.

– А пока он был женат, он не имел возможности распоряжаться доходами супруги?

– Ее семья настояла на брачном контракте, по которому она сама распоряжалась своими деньгами. Кроме того, те, кто знал госпожу Мокроусову, уверяют, что она была… гм… скуповатой.

– Ну что ж, – вздохнула Амалия, – с первой женой все ясно. Полагаю, вы можете переходить ко второй.

– Второй его женой стала моя старшая сестра Евдокия. – Николай покраснел, его ресницы задрожали. – Они познакомились шесть лет назад в Монако. Наша мама лечилась в Ницце, у нее были не в порядке легкие, и доктора полагали, что…

– Да, я знаю, почему больных направляют в Ниццу. – Амалия сделала нетерпеливый жест. – Продолжайте, прошу вас.

– Моя сестра и Мокроусов поженились осенью, через год после знакомства. В медовый месяц он привез ее в Полтаву и показал могилу Луизы, как будто в такое время молодоженам больше нечем заняться, как ходить по кладбищам.

– А могилу Клотильды он не показал?

– Нет. По крайней мере, сестра ничего такого нам не писала. Ей не понравилось то, что он привел ее на могилу своей убитой любовницы. Она сознавала, что нелепо ревновать к мертвым, но ничего не могла с собой поделать.

– В то время Сергей Петрович по-прежнему возил с собой портреты Луизы и ее фотографии?

– Да, то есть не совсем. – Николай замялся. – Один ее портрет висел в парижском особняке Мокроусова, один – в Полтаве, еще один – в Ницце, и теперь он уже не возил их с собой, брал только фотографии. Вообще у меня создалось впечатление, что он уже не так часто вспоминал о ней в это время, как раньше. По крайней мере, в письмах сестры не ощущается, что на нее как-то давило незримое присутствие Луизы в их жизни.

– Незримое присутствие, – пробормотала Амалия, – хорошо сказано.

– Я рад, что вам нравится. – Николай вздохнул, его лицо приобрело строгое, почти трагическое выражение. – Моя сестра и этот человек прожили вместе четыре года. Ее огорчало то, что он хотел наследника, а детей у нее не было. В письмах она на него не жаловалась, то есть там проскальзывали какие-то пустяки, но ни о каких серьезных ссорах не было и помину. А прошлой осенью она умерла. Заключение о смерти подписывал другой врач, господин Дымченко, который при жизни стал подозревать у нее рак. Вскрытия не было. Репутация у господина Дымченко солидная, у него лечатся многие состоятельные жители Полтавы. Правда, ваш знакомый, господин Гостинцев, уверяет, что на самом деле Дымченко – спесивый осел и его диагнозы зачастую не имеют никакого отношения к настоящей болезни пациента. Впрочем, отрицательное отношение коллеги никак не помешало господину Дымченко обзавестись, помимо солидной клиентуры, еще и собственным домом на Кладбищенской улице…

Амалия кашлянула, чтобы скрыть улыбку.

– Пусть название вас не обманывает, в Полтаве это одна из самых известных и благоустроенных улиц, – заметила баронесса фон Корф. – Насколько мне известно, там проживают многие врачи.

– Надеюсь, что они не слишком часто оправдывают название улицы, – проворчал молодой человек, – потому что лично я два раза бы подумал, прежде чем обратиться к такому доктору. Впрочем, названия улиц у нас вообще редко бывают красивыми или поэтичными. В Полтаве, например, мне попадались Косая улица, Тупая улица, Острый переулок и Глухой переулок. И, конечно, улицы с названиями вроде Почтамтской и Кузнечной, каких можно тысячи найти в самых разных городах нашей империи…

– Вы обсуждали с доктором Гостинцевым версию, что обе жены Мокроусова могли быть отравлены?

– Обсуждал. Мы перебрали все подозрительные моменты. Что вскрытия не делали, в этом нет ничего особенного, потому что люди консервативны и противятся тому, чтобы их близких кромсали после смерти. Доктор Гармай выписывал первой жене Мокроусова какие-то порошки от мигрени, и ее смерть для него была полной неожиданностью, но он все же не исключает, что ссора супругов могла привести к трагическому исходу. Доктор Дымченко заговорил о раке еще тогда, когда моя сестра была жива, и ни на минуту не усомнился в диагнозе. Оба врача не замечены ни в чем предосудительном, но…