Багрянец - Адам Нэвилл

«Мать и отец на ее выпускном.

Грэм сидит на краю постели и смотрит на жалюзи.

Она просыпается у кровати после запоя, кровь течет из носа.

Летнее солнце льется в окна ее лондонской квартиры.

Она впервые осматривает свой дом в Девоне.

Она поскальзывается на ступеньках в ночном клубе.

Стив в гидрокостюме стряхивает воду из волос.

Торт в виде замка из бисквитного печенья в шоколаде – его Кэт получила на день рождения в детстве…»

Эти воспоминания, сменяя друг друга, будто ускоренное видео раскрывающегося цветка, стремительно прокрутились перед ее внутренним взором во всей своей живости и пропали. Ее сердце билось в четыре раза быстрее нормы; Кэт рвало собственной слюной.

Тут напряженные до предела чувства Кэт определили новый источник возбуждения, новый аспект бесконечного ужаса, столь же неприятный, как и прежние. Рядом с ней зазвучали пронзительные вопли, объединяясь во внушающий ужас фальцет, с одинаковым успехом могущий принадлежать и человеку, и животному.

Эту какофонию выкриков подхватила духовая музыка и направила их выше. Голоса потянулись ввысь (некоторые – срываясь на крик), к черным от дыма балкам, запутавшимся в паутине. В черепичной крыше зияла грубая дыра, которая почти не пропускала дым.

Кэт казалось, что ее кожа вот-вот затрещит, а волосы загорятся, так близко к огню она находилась. Вскоре в ее рту остался только вкус дыма и собственного желудочного сока. Горло полностью высохло, и она закашлялась, пытаясь отодвинуться от костра, но ее крепко удерживали.

Женские голоса в хоре теперь завывали, хотя совершенно не походили на плакальщиц при христианских похоронах. Одна из них, очень старая, била себя алыми руками по крошечной голове в ореоле напомаженных торчащих волос. Кэт на миг разглядела ее лицо – настолько морщинистое, что походило на кору.

От стены отошел пухлый лысый мужчина и воздел руки в воздух, неотрывно глядя на то, что Кэт не видела. Остальные мужчины заревели во всю глотку, надрывая легкие, духовые тут же перестали играть, и голоса постепенно затихли. В темноте по другую сторону костра на мгновение послышались чьи-то всхлипы и прекратились. Теперь раздавался только треск и вздохи огня.

Молчание прервал новый голос, принадлежавший пожилой женщине. Ее превосходное произношение сделало бы честь любой аристократке; посреди грязи, огня, крови и белых глаз ее глубокая, властная речь, принадлежащая другому миру, звучала абсурдно; и она же пронзала уши Кэт, раздробив ее мысли:

– В прошлом – красное. На земле – красное. На небе – красное.

Кэт обернулась на звук.

В темный прямоугольник двойной двери сарая вкатили кресло-коляску с крошечной дряхлой фигурой внутри. За ее растрепанной головой сквозь кусачий дым промелькнули силуэты деревьев.

В кресле, сгорбившись, сидела немощная и полностью голая женщина. Из черной звериной морды – маски, надетой ей на голову, – продолжал литься сладкий мелодичный голос:

– Позади – красное. Впереди – красное. Королева восстала, и она красная.

Один из огненных языков метнулся к этой старейшине дикарского племени. Ее кресло-коляска было единственным предметом в здании, который не давал Кэт забыть, что она все еще в двадцать первом веке.

При появлении старухи все дикие красные люди в треклятом сарае зашмыгали носами и заплакали, утирая слезы с белых блестящих глаз.

– Все мы, дети, красны. Аминь.

– Аминь, – прокатилось в унисон вдоль черных стен. Похитители Кэт повторили «аминь» над ее склоненной головой, затем оба плюнули на землю и растерли плевок босой ногой. По всему сараю красные тоже втирали свою слюну в почву.

– Так близка к нам теперь, – воскликнула старуха, задыхаясь и всем дряхлым телом сотрясаясь от восторга. – Так близко, под нашими ногами, но и в наших сердцах.

Повсюду, куда доставал свет костра, люди обнимали друг друга, сливаясь в темноте; насколько Кэт могла видеть лица, они горели неподдельной страстной любовью. Люди начали танец, столь же жуткий и гротескный, сколько абсурдный: они двигались по кругу задом наперед, все как один, то появляясь на свету, то исчезая в темноте. Вновь заигравшая дудочка словно заворожила их своей суровой музыкой, дергая, точно марионеток, за ниточки и заставляя плясать вокруг Кэт и несчастного сломленного Стива.

Жуткие глаза красных закатились, обнажая белки, а руки сгибались под невообразимыми углами за спиной и в воздухе, когда владельцы воздевали их в экстазе, – хотя, скорее всего, это только казалось под действием горящего наркотика. Кэт и не представляла, что такие немолодые люди могут так изгибаться.

Она дышала, высунув язык, как собака; глаза ничего не видели из-за дыма, ужас смешивался с растерянностью, все лицо покрывала жирная пленка пота. На несколько секунд Кэт показалось, что она поднимается в воздух: ее кроссовки будто наполнились гелием, а голова, наоборот, потяжелела, будто мешок влажного песка. Она испугалась, что если не схватится за землю, то ноги взлетят к самым балкам, а шея не выдержит тяжести черепа.

– Кэт, – это Стив наконец-то ее заметил. Он плакал. Кэт открыла рот, но язык стал толстым и тяжелым, как огромный слизень. Ей казалось, что у нее не осталось голоса.

Под коленями Кэт началась вибрация, будто сквозь почву шел мощный электрический ток. А еще глубже гремел гром, или камни терлись о камни, или двигалась земля, из бездны которой исходил рокот.

– Дайте ей запах, – изрекала старая тварь в кресле-коляске, – пускай великое заполнится красным. Стены и воздух да станут красными. Земля и небо да пропитаются красным. Мы да будем благословлены в красном. Мы красны. Вот наше делание в красном.

– В красном, – раздался вопль в сарае.

Сморщенное существо стремительно поднялось из кресла-коляски, воздело тоненькие руки – и пошло по почве и навозу, словно помолодев, покачивая дряхлыми бедрами, ставя одну ногу точь-в-точь перед другой. Лохматая звериная маска, жутко ухмыляющаяся в свете костра, делала ее извращенной, омерзительной пародией на сексуальную топ-модель.

Когда старуха приблизилась к Кэт, та внезапно сжалась от ужаса – вдруг взгляд существа под черной мордой упадет на нее?

Хромая пошла, дряхлая стала юной вновь – узрев такое чудо (если это было чудо), паства снова открыла рты, издавая восторженные вопли. Из темных глубин сарая выбежали еще красные – голые, блестящие, с дьявольскими лицами, лакированными красной краской. Среди них оказался некто согбенный и тощий. Он опирался на палку, и старческое тело казалось маленьким под шерстяной волчьей головой, из-за которой он даже не мог держаться прямо.

Какая-то женщина помоложе и какой-то пухлый мужчина с почтением схватили шатающегося старика под локти и подвели к огню, окружив Стива.

Все, что происходило дальше, Кэт помнила не совсем ясно – хотя бы в чем-то та ночь оказалась к ней милосердна. Позже она сомневалась, сколько увидела на самом деле, а сколько вообразила: может, в сарае она просто видела сон наяву?