AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский

— Мы бы в таком случае никогда не оставили своей службы и семей своих, — вторил ему Лисянский.

В тесной кубышке капитанской каюты четверым едва хватало места. Фёдор Иванович, обнимая ларец с документами, остался стоять у двери; Резанов сел на свою постель, моряки — на постель Крузенштерна.

— Господа, — сказал им камергер, — прежде составления бумаг я хотел бы поделиться своими сомнениями. Вы говорите, что не испытываете интереса к экспедиции, не являясь её командирами. Позвольте вам не поверить. Во-первых, вы подготовили прожект кругосветного похода, за что вам честь и хвала. Как же можно отдать своё детище в чужие руки? Впрочем, не мне судить об этом, и я скажу про то, в чём разбираюсь много лучше… Ваше сиятельство, позвольте…

Резанов принял из рук Фёдора Ивановича ларец и снова раскрыл его, перебирая бумаги.

— Я навёл некоторые справки относительно покупки вами, — он поднял глаза на Лисянского, — двух судов, именуемых «Надежда» и «Нева». Вам было поручено приобрести новые корабли. Вы отчитались в расходовании двадцати пяти тысяч британских фунтов — согласитесь, это более чем значительная сумма. Я отвечаю перед государем за все траты экспедиции, а потому проверяю их с особым тщанием. Что же я вижу? — Николай Петрович мельком заглянул в документы, вынутые из ящика. — Купленные вами суда отнюдь не новы. Как так? Обмануть столь опытного моряка, как вы, да ещё служившего на британском флоте, совершенно невозможная затея!

Однако шлюп «Надежда» ещё три года назад спущен на воду под именем «Леандр». Помните свой разговор будто бы про этого несчастного юношу? Я — помню…

Крузенштерн и Лисянский сидели в напряжении, словно виноватые школьники; Толстой изумлённо переводил взгляд с них на Резанова и обратно, а камергер тем временем продолжал:

— Шлюпу «Нева» уже два года, и раньше его называли «Темза». А на покупку обоих кораблей вы потратили не двадцать пять, но всего только семнадцать тысяч фунтов. Пожалуй, стоит сказать, что здесь у меня копии, — Николай Петрович помахал в воздухе бумагами, — а подлинники хранятся в Петербурге и будут предъявлены при необходимости… или не будут. Потрудитесь удовлетворить моё любопытство. Куда подевались восемь тысяч фунтов?

— Пять тысяч ушли на ремонт, — замогильным голосом сообщил Лисянский, глядя в пол. — И три тысячи на взятки. Британцы знали, что даже таких судов нам больше никто не продаст, и монополию свою использовали в полной мере.

— Я не сомневаюсь, что вы не присвоили ни шиллинга и в поведении вашем не было злого умысла, — с готовностью откликнулся Резанов. — Я также не сомневаюсь, что господин Крузенштерн с самого начала был извещён вами о положении дел, и вами обоими с самого начала двигало лишь одно желание — принести пользу России. Но согласитесь, что против вас немедля открыли бы уголовное дело, — он снова потряс бумагами, — если бы я сообщил об этом. И что в таких случаях происходит дальше, вы также хорошо знаете. Вам бы крепко не поздоровилось, но главное, прожект путешествия кругом света оказался бы закрыт навсегда. По крайней мере, для вас двоих.

Теперь уже все, включая Толстого, понимали, куда клонит Николай Петрович, а он закреплял достигнутый успех.

— Я всё не мог понять, почему англичане принимают наши корабли за французские и норовят атаковать. — Резанов спрятал бумаги в ларец и запер его на ключ. — Ведь и «Леандр», и «Темза» выстроены на лондонской верфи. Это английские корабли! Но потом я сообразил. Оба шлюпа попали в плен к французам, и в Англии это было известно. Но про то, что их вернули и продали вам, знали немногие… Я прав?

Оба капитана красноречиво промолчали.

— Что ж, господа, я предлагаю мир. — Николай Петрович поставил ларец на постель рядом с собой и хлопнул ладонью по крышке, повторив слова, сказанные с полгода назад британскому посланнику. — Худой мир лучше доброй ссоры! Упаси меня бог от того, чтобы указывать вам, как управлять кораблями, командовать экипажем, прокладывать курс и доставлять нас во все места, где нам побывать надлежит. Однако принимать решения на берегу впредь позвольте мне как начальнику экспедиции. И потрудитесь избавить меня от нападок ваших людей. Помнится, вы жаловались, что в бочках с водкой наблюдается большая убыль? Они-де прохудились и отчаянно подтекают. Теперь я склонен полагать, что некоторые наши спутники принимают в этой убыли живейшее участие…

Его прервал грохот башмаков за дверью и чей-то крик:

— Шторм идёт!

Крузенштерн и Лисянский встали, как по команде.

— Я не задерживаю вас, господа, — сказал Резанов, тоже поднимаясь. — Письменный документ о разделении полномочий будет мною составлен, как вы пожелали. Честь имею.

Капитаны, по-прежнему храня молчание, протиснулись к двери мимо Фёдора Ивановича и вышли. Николай Петрович шумно, почти со стоном выдохнул и, расстёгивая на груди мундир, тяжело плюхнулся на постель.

— Покорнейше благодарю за поддержку, ваше сиятельство, — надтреснутым усталым голосом сказал он. — Быть одному в такой ситуации крайне затруднительно и небезопасно.

— Это же… ч-чёрт его знает, что такое! — произнёс в ответ Фёдор Иванович, у которого после всего услышанного не нашлось других слов.

И ещё одним событием запомнился переход экватора — самым сильным из десятка штормов, через которые уже успела пройти экспедиция. Когда бы не мастерство капитанов и не сплочённость команд, наработанная за месяцы плавания, путешествие русских кораблей вполне могло закончиться посреди Атлантики.

— Господи-господи, — приговаривал Резанов и часто крестился, — хоть бы земля какая рядом, а то ведь океан во все стороны, и дна не достать…

Фёдор Иванович, будучи в морских делах более сведущим, ободрял посланника:

— Не извольте переживать, ваше превосходительство! В шторм на глубокой воде куда спокойнее. Вода — она вода и есть, корабль по ней свободно туда-сюда ходит. А коли земля рядом, волнами на скалы может выбросить или на мель с размаху так посадить, что костей не соберёшь…

Граф помог обессилевшему Николаю Петровичу подготовиться к шторму, а после отправился в свою каюту по соседству. Первое дело — закрепить всё, что только возможно: когда пятисоттонный корабль бросает как щепку, любая не закреплённая вещь превращается в опасный снаряд.

Моряки поспешили зарифить паруса, уменьшив их площадь до крайности, чтобы шквалами не поломало мачты. Ветер обманчив: порой он задувает со средней силой, но внезапный порыв может наделать немалых бед…

…а «Надежду» атаковали два врага, две грозных стихии — бешеный ветер, без преград разгонявшийся над водою до пятидесяти узлов, и огромные волны в пять сажен высотой. Происходящее вокруг видно было только с юта и только когда корабль взбирался на гребень очередной волны. Однако на ветру гребни опрокидывались, рассыпались тучами брызги ослепляли моряков, мешая выбрать верный курс, тогда как на спуске с волны важно не подставить борт удару ветра, который способен перевернуть корабль, и не врезаться на скорости в следующую волну, словно в стену…