Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков

Ни в коем случае так делать нельзя. Мне кажется, что это очень большая наша с вами ошибка, когда мы видим в себе только плохое, когда мы видим в себе только грех. Да, в нас живет грех. Да, в нас много грязи. Но, несмотря на эту грязь, несмотря на тот грех, который пытается властвовать над нами, Господь дает нам хоть какие-то силы делать что-то доброе. Поэтому надо фиксировать и то, что мы с вами делаем хорошее. Господь зовет нас любить других как самого себя. Если ты не любишь самого себя, ты и других тогда не можешь любить. Поэтому зафиксируйте свое внимание на том, чту вы все-таки хорошего делаете, и через это вы прорветесь к Богу, через это вы прорветесь к участию в литургии, и у вас появятся какие-то силы. Не сдавайтесь! Не христианское дело – сдаваться, не христианское дело – отдавать себя в добровольный плен греху. Нельзя!

Атмосфера храма влияет как-нибудь на литургию?

Конечно, атмосфера, если иметь в виду психологическую атмосферу, удивительным образом влияет на всё, что в храме совершается. И поэтому не случайно правящие архиереи почти во всех епархиях всегда указывают настоятелям, что у свечного ящика люди должны быть хорошо одеты, должны быть доброжелательны, не должны кричать; что в храме всегда должно быть тихо во время богослужения; что вообще церковные люди должны радостно и с любовью принимать новых людей, приходящих в храм.

Очень трудно бывает выдержать службу стоя.

Вот что можно сказать по поводу вашего замечания. В XIX веке святитель Игнатий Брянчанинов, один из самых больших аскетов своего времени, говорил про храм и про богослужение: «Лучше во время молитвы сидеть и думать о Боге, чем стоять и думать о ногах». Поэтому издавна, я бы сказал, издревле, в православных храмах всегда имеется некоторое количество скамеек для тех людей, которые по состоянию здоровья не в силах стоять во время богослужения. И если вы походите по московским храмам, то увидите, что во всех без исключения храмах такие скамейки есть – где больше, где меньше. До революции скамеек было несколько больше. После революции советская власть старалась, чтобы скамеек было меньше именно для того, чтобы людей больных, людей пожилых, людей, которым трудно стоять, отвратить таким образом от храма. А сейчас, когда нет института уполномоченных, когда власти уже не стремятся к тому, чтобы в храме было меньше прихожан, я думаю, что со временем восстановится та ситуация, которая была в дореволюционные времена, когда все болящие и все уставшие люди, у кого проблемы с ногами, могли в какие-то части службы сидеть. Такая ситуация нормальна, она была до революции, она есть у греков, у арабов. Поэтому и у нас появятся скамейки. Их убрали после революции только по одной причине: чтобы меньше люди в церковь ходили.

Литургия. Херувимская

По вечерам мы с вами обычно размышляем над богослужением. И две недели назад мы говорили о тех двух молитвах, которыми начинается литургия верных. Вторая из этих молитв кончается возгласом: «Яко да под державою Твоею всегда храними…» И после того как на этот возглас священника хор отвечает: «Аминь» (а на самом деле, конечно, не хор, а все молящиеся, все, кто участвует в совершении таинства Евхаристии), – храм наполняется пением Херувимской песни. «Иже херувими тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение». Эта песнь напоминает нам о том, что в Книге пророка Исайи, в 6-й главе, пророк рассказывает, как он «видел… Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лицо свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!» (6: 1–3).

Вот так в песне Херувимской вспоминаем мы это место из Исайи, подчеркивая, что мы сами себя уподобляем сейчас ангелам, уподобляем себя херувимам. Что значит «иже херувими тайно образующе»? Мы, таинственно изображая херувимов, и воспевая Животворящей Троице Трисвятую песнь, оставим ныне всякое житейское попечение. Вот что значит эта песнь. Здесь мы возвращаемся к той теме, которая уже была начата молитвой священника перед Малым входом, когда священник говорит: «Владыко Господи, Боже наш, уставивый на небесех чины и воинства ангел и архангел в служение Твоея славы, сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». И вот мы сейчас не только служим вместе с ангелами, оставляя всякое житейское попечение, но мы таинственно изображаем херувимов. Мы сами превращаемся в ангелов, забывая обо всём земном, чтобы воспеть славу Богу. В жизни каждого (каждой) из нас необходимы моменты, когда надо забыть обо всём земном, забыть обо всём том, чту нас окружает, только для одного: для того чтобы понять, через полную отдачу себя Богу, реальность того мира, в котором мы живем.

Потому что мы с вами, живя в этом мире изо дня в день, неделями, годами, десятилетиями, начинаем скользить по действительности, воспринимая действительность иной раз как какую-то декорацию, не воспринимая мир так полно, как его необходимо воспринимать. Мы не живем, а как бы скользим по бытию. И вот именно для того, чтобы жить во всей полноте жизни, чтобы почувствовать ее реальность, и предлагает нам Бог иногда забыть обо всём земном, отключиться от всего земного, погрузиться в Бога, погрузиться в Его славу, как ангелы у престола в видении пророка Исайи, – чтобы потом, через час, через полтора, через два вернувшись в этот мир, почувствовать его реальность. Потому что, повторяю, реальность мира можно почувствовать, только если почувствуешь реальность Бога. Пока Бог не явит нам Себя во всей Своей реальности, как некогда народу Божьему в пустыне (о чем рассказывается в библейской книге Исход); пока Бог нам не явит Себя во всей реальности, как в этом видении в 6-й главе Книги пророка Исайи, о котором мы только что вспомнили, мы и мир не будем чувствовать во всей его реальности.

Ведь тем и отличается христианство, что мы живем не в мире выдуманных идей и умственных конструкций, а в мире реальном, в мире, где мы, христиане (если мы действительно христиане), так же остро чувствуем боль другого, как свою собственную. Обычный человек чувствует, когда ему больно, но когда больно другому –