Downшифтер - Макс Нарышкин

Когда я влез в окно пустующей палаты, прошел по коридору и зашел в кабинет доктора Костомарова, который, я точно знал, сейчас на работе, глаза его округлились до размера куриных яиц и прическа медленно поползла на затылок.

Окровавленный, к чему, в принципе, ему можно было уже привыкнуть, я стоял посреди его кабинета, прижимая к груди огромную икону. Он увидел в моих глазах что-то такое, что никак не могло поднять его с кушетки и оставить в покое местную газетенку.

— Отца Александра убили, — глухо сказал я.

— Кто? — едва ли не через минуту выдавил он.

— Не знаю…

— За что?

— Безумец пришел и зарезал… За что священника убивать?.. За то, что святой дух в души грешные впущает…

Слава богу, Костомаров пришел в себя. Звякнув шкафом, он вынул оттуда что-то, хрустнул и приказал садиться на кушетку. Я сел, чувствуя на ней тепло его тела, и закрыл глаза. В плечо мое вошла игла, но я, зная о ее присутствии в себе, боли не чувствовал. Потом доктор тревожил мою рану, обжигал ее перекисью, а я сидел как истукан, и никаких ощущений, кроме пустоты, во мне не было.

— С тобой с ума сойдешь… Зачем ты приволок образ сюда?

Я посмотрел на покрытую подсохшей кровью икону и пожал плечами.

Руки вечно спокойного Костомарова затряслись, и он, кажется, начал сдавать. Я его понимаю. Не каждому судьба дарит радость познакомиться с таким забавным малым, как я. Каждый мой визит к новому другу носит кровавый характер, и я его хорошо понимаю, хорошо.

— Нас с тобой посадят, — запричитал он, — обязательно посадят! Оставлять нас на свободе уже не имеет смысла, мы представляем угрозу для общества! Ты находишь мертвую старуху — она гниет, а мы молчим! Потом ты режешь двоих урок — они стынут, а мы снова молчим! Сегодня ты тоже решил выходной себе не делать, поскольку пришел из церкви с окровавленной иконой Троеручицы и с мозгами священника на одежде! На моей — заметь — одежде! Что будет в обед?! — ты приволочешь в мой кабинет обезглавленный труп главы администрации?!

— Заткнись, — проронил я и закрыл глаза. — Я пришел к отцу Александру, потому что был уверен в том, что это он украл мои деньги из тайника. Мне нужны мои деньги, без них я не смогу увезти отсюда Лиду. Бабку и другого пастыря прикончил Гома, это бесспорно… Он же, верно, убил и отца Александра… Всем нужны мои деньги… И каждый решил отыграть их самостоятельно… Но они не знакомы с первым законом миллиардера Баффетта…

— Что за первый закон? — раздраженно выкрикнул Костомаров, натягивая резиновые перчатки, прежде чем взяться за липкую икону.

— Большие суммы не исчезают бесследно и не возникают из ничего.

— Это закон Ломоносова, мать твою…

Икона вошла в мешок, и он, приоткрыв окно, опустил ее на землю.

— Восемьсот тысяч рублей — немалая сумма, если судить с точки зрения местного жителя. Но из-за нее не будут убивать, Игорь… — Я посмотрел на заляпанные кровью ботинки. — Люди, приехавшие из Москвы, за восемьсот тысяч резать не станут, вот в чем дело… Им нужны четыре с половиной миллиона долларов, и они почему-то ищут их у меня, хотя я уверен в том, что их прикарманил Бронислав и теперь на глазах своей компании играет роль народного мстителя.

Костомаров попросил излагать мысли точнее, он хотя и понимает, что мудрость моя не что иное, как последствия реланиума, но сейчас не тот случай, чтобы ложиться на кушетку и отдыхать. Я согласился с этим предложением и сказал, что в церкви остались следы, остались отпечатки, что касается моих, то лучше всего они сохранились, конечно, на лакированной ножке стула. Доктор внимательно выслушал, после чего заметил, что он мне, конечно, друг, но садиться ему не улыбается. В нем, сказал Костомаров, еще теплится план приехать в Питер и отбить у второго хорошего друга свою девушку.

Я поднял на него мутный взгляд:

— Убивал не Гома. Задача Гомы найти меня и привязать к стулу, как священника. Его намерения мне известны. Зачем же ему затыкать отцу Александру рот и убегать от того, кого он ищет? Кто-то убил священника, чтобы тот не назвал имя своего мучителя. А Гоме, скажу я тебе, брат Костомаров, решительно наплевать, что о нем подумают, особенно если думать буду я.

— И что из этого следует? — вынимая из тумбочки традиционный набор: две рюмки, пузырек со спиртом и целый лимон, встревоженно поинтересовался доктор.

— Из этого следует, что святой отец к дурным помыслам в отношении меня не имеет никакого отношения. Если, конечно, не считать забаву с мухоморами…

— Не он, — Костомаров принялся загибать пальцы, — не твой этот… как его… Гома! Тогда кто?

У меня заболела голова. Слабость прошла по всему телу, ситуация перестала видеться критической. Реланиум в правильном количестве — великая вещь. Столкнув с ног ботинки, я завалился на докторскую кушетку.

— Если твои московские друзья не имеют отношения к смерти уже упомянутых, значит, они ни при чем и в деле ясновидящей и первого священника! Остается, ты уж прости, отец твоей девушки. Ты не рассматривал ту версию, при которой он мог начать свою игру по отъему у тебя средств, и его как раз интересовали не четыре с половиной миллиона, а те триста плюс восемьсот?

— Рассматривал, — глядя в потолок, пробормотал я. Голова кружилась, подсказывая, что пора спать. Бессонная ночь, нервное истощение плюс реланиум — присутствовал полный набор для уверенного отхода ко сну. — Мне показался странен тот факт, что священник знал о смерти ясновидящей…

— И как ты это объясняешь? — услышал я сквозь пелену тумана.

— Очень просто… Разузнав, кто я и откуда, и что уже немало наделал дел, вручив деньги подозрительной церкви и совершив поход к гадалке, он пришел к ней после моего первого визита, но задолго до второго… Боюсь, что Лидин отец на самом деле хотел спасти мою душу да заодно и души многих горожан…

Я вспоминал сорванные ногти священника и его светлый пронзительный взгляд. Можно ли с таким взглядом убивать и красть?

Теперь я не уверен, что отъезд изменил меня. Мало уехать. Нужно поверить, отрешиться, очиститься… А я привез в город, в котором хотел прожить всю оставшуюся жизнь, огромную сумму денег… И, привезя, не сжег, а спрятал. Любое действие встречает противодействие… Закон физики… Или — второй закон Баффетта…

— Тогда кто убил старуху и двоих священников? — Этот голос я слышал уже будто откуда-то из подворотни, настолько далеким он мне показался.

— Если я не узнаю это в течение наступившего дня, мне конец… — равнодушно сказал я, зевнул и перевалился на другой бок.

Пошли вы все к чертовой матери.

Такое состояние нельзя назвать — проснулся, но и «очнулся» тоже будет неправильным. Я просто закрыл глаза и потом открыл. Накрытый простыней, я лежал на кушетке Костомарова, а он стоял в углу перед раковиной и старательно мылил руки. Заметив мое движение, он повернул голову и равнодушно спросил: