Нож винодела - Ян Маршессо

— Вы сделали закупки на целый год, мадам Рапо.

— Сейчас такое творится, что можно ожидать чего угодно. Я принесла полную сумку и еще после обеда принесу печенья и сухих фруктов.

— Сейчас не военное время…

— Хуже, месье кюре, — в сороковом мы знали, кто враг.

Священник не мог упрекнуть старую женщину за ее чувство неуверенности. В конце концов, она хотела сделать как лучше.

— Хорошо, во всяком случае, я благодарю вас за белье.

— Я видела вас на улице с дамой…

— Да, это полицейский, она работает с капитаном Кюшем.

— В городе говорят, что они арестовали кого-то.

— Да, некоего Андре, который работает с профессором Шане.

— И то верно, вид у него, прямо сказать, странный.

— По виду никого нельзя осуждать.

— Мой Эмиль всегда говорил, что первое впечатление — самое верное.

— Талейран тоже так говорил, мадам Рапо! И все-таки главное — это душа. Не всяк монах, на ком клобук, не так ли?

— Вы очень странный человек, святой отец. Ладно, я оставляю вас, у меня сериал по телевизору, а потом надо закончить с продуктами. До скорой встречи.

Клеман вошел в свою комнату. Он направился было к письменному столу, но вдруг замер. Его поразило что-то необъяснимое… Подойдя поближе, он положил свежую газету. Запах — вот что его беспокоит, немного пряный запах… Аромат, непривычное благоухание. Он более тщательно осмотрел комнату… Задвижка на застекленной двери, ведущей в сад, открыта. Теперь он не сомневался: кто-то побывал в комнате в его отсутствие.

Мадам де Вомор стояла напротив капитана за письменным столом в туристическом филиале.

— Месье Кюш, благодарю вас, что вы согласились принять меня без предупреждения.

— Прошу вас, садитесь.

— Ко мне приходил Антуан Шане и рассказал о неприятностях Казимира Андре.

— Да, вчера я поместил его под стражу.

— Могу я узнать почему?

— Сказать по правде, он солгал нам по поводу своего времяпрепровождения в вечер убийства Марселя Марьетта.

— Солгал?

— Да, он утверждал, что спал у себя в комнате, в то время как его точно опознали: около двадцати трех часов он шел по улицам города.

— Если он солгал вам, месье, то потому, что хотел защитить кого-то.

— И кого же?

— Меня.

— Продолжайте.

— В тот вечер Казимир приходил ко мне.

— Уточните.

— Казимир Андре — мой любовник. Он пришел ко мне в двадцать три часа и ушел лишь на рассвете.

— Мадам, вы говорите так, чтобы защитить доверенного человека вашего верного друга Шане.

— Ни в коем случае, капитан. Я говорю вам так, потому что это правда. Казимир и я, мы любим друг друга.

— И давно сложилась подобная ситуация?

— Это действительно важно?

— Важно!

— Теперь уже около четырех лет. Видите ли, мы живем в маленьком городе, и слухи пагубны для всех… Я Великая Лоза рыцарей виноделия и ради содружества обязана соблюдать осторожность.

— Понимаю.

— Поэтому мы предпочли скрыть наши отношения.

— Я постараюсь сохранить тайну.

— Очень любезно с вашей стороны, но теперь это уже неважно. Пришло время раскрыть все, и если кому-то это не понравится, мне безразлично.

— Казимир должен быть очень признателен вам. Вы знаете, что ваше показание снимает с него обвинение в убийстве Марьетта?

— Повторяю еще раз, я здесь для того, чтобы сказать правду.

— Кто в курсе ваших отношений?

— Насколько мне известно, никто.

— Даже Нинетта?

— Возможно, у нее есть подозрения, но и только.

— Я благодарю вас за откровенность.

— Благодарю вас, капитан.

— И последнее…

— Да.

— Мне сказали, что месье Марьетт состоял в вашем братстве.

— Все правильно, но он был исключен моим мужем незадолго до своей смерти.

— Причина этого исключения?

— Не знаю. Муж мало говорил о жизни содружества даже мне, своей жене. Вас это удивляет?

— У меня нет мнения, я не знал вашего мужа.

— Видите ли, мой супруг был старше меня на пятнадцать лет, и мало-помалу повседневная жизнь отдалила нас. Однако я питала к нему глубокую нежность и огромное уважение, и его трагическая смерть потрясла меня.

— Да, я знаю об этом.

— Впрочем, не буду досаждать вам своей частной жизнью.

— Вернемся к уполномоченному по снятию проб… Никто, стало быть, не может мне рассказать, в чем дело?

— Возможно, Эрве Монлор: он был близок с моим мужем. Это Эдмон ввел его в содружество двадцать лет назад. Эрве был отчасти доверенным лицом моего супруга.

— Хорошо, я возьму это на заметку. — Кюш бросил взгляд на Маджер, которая заносила свидетельские показания. — Благодарю, что дали показания. Через час месье Андре будет освобожден.

— Спасибо, капитан.

Мадам де Вомор вышла и закрыла за собой дверь. Кюш закурил сигарету и, сделав две затяжки, подошел к окну. Надя разочарованно смотрела на него — все их улики улетучились.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Что меня это не устраивает… Совсем не устраивает!

— А если она лжет?

— Нет, я уверен, она говорит правду.

— Почему ты так считаешь?

— В тот день, когда я наведывался к ней, я видел, как Андре украдкой выходил из ее особняка через потайную дверь. Все в точности совпадает… Вот оно, объяснение «веселой вдовы» Марьетта.

— О чем ты говоришь?

— Ни о чем, ты не поймешь… И все-таки несомненно одно: нам следует не спускать глаз с Казимира.

— Самое досадное то, босс, что у нас нет официального подозреваемого. Прокурору это определенно не понравится.

— У нас есть еще англичанин, и потом Дютур тоже должен объясниться…

Викарий шагал вдоль крепостных стен города. Он пребывал в глубоком раздумье. В присутствии Луизы, устроившей в доме священника бакалейную лавку, собраться с мыслями не так-то просто. Исповедь Мариуса Пульо поразила его. Он не сомкнул ночью глаз. Теперь Клеман в подробностях знал, что именно видел Мариус в тот день, семнадцатого, вечером… Как рассказать об этом Кюшу, не нарушив тайны исповеди?

Сегодня, в день святого Фердинанда, стояла великолепная погода. Викарий обливался потом в своей сутане. Он решил сбавить шаг и идти помедленнее. Он любовался ухоженным, опрятным пейзажем. Какая красота! Римляне, и в том числе император Валерий Проб, были первыми, кто посадил виноград. Они прививали его на Vitis Biturica.[28]Отсюда и пошла слава Сент-Эмильона. И было это еще за триста лет до нашей эры. Говорят, будто некоторые лозы насчитывали сотню лет. Суровая зима 1956 года изменила карты размещения сортов мерло и каберне. По установленным правилам за год производится двести тридцать тысяч гектолитров красного вина. Об этом Клеману рассказал сенатор Фабр в прошлую пятницу на вечере, посвященном памяти Анисе. За невысокой каменной стенкой поскрипывал на ветру ветряной двигатель, украшенный широким металлическим винтом. Чуть дальше какой-то мужчина управлял гусеничной тележкой с небольшим прицепом, наполненным листьями мерло. Здесь сбор «зеленого урожая» уже начался. Мужчины поприветствовали друг друга, обменявшись любезностями. Клеман не преминул напомнить своему прихожанину, что воскресная месса начнется ровно в десять часов, и продолжил свой путь. Тропинку окаймляли великолепные смоковницы, плоды которых уже созревали. Когда он добрался до высот, откуда открывался вид на Сент-Эмильон, полифонический сигнал его мобильника послал звуки токкаты. Клеман достал телефон из глубокого кармана: