Екатерина Великая. Портрет женщины - Роберт К. Масси

и думать. Однако поправившись, Бекетов узнал о своем позоре. В скором времени его удалили от двора.

Несмотря на непростые отношения с Петром, Екатерина понимала, что ее положение в России полностью зависело от ее замужества, поэтому когда у него возникали затруднения, Екатерина старалась помочь ему. Петр не переставал думал о Гольштейне – доставшемся ему по наследству княжестве, правителем которого он был. Екатерина видела, что его любовь к родине была преувеличенной, даже безрассудной, однако она никогда не сомневалась в ее силе. В своих «Мемуарах» она писала:

«Великий князь питал необычайную страсть к маленькому уголку земли, где он был рожден. Он постоянно думал о своей родине, хотя покинул ее, когда ему было тринадцать; его воображение распалялось, когда он говорил о ней, и, поскольку никто из его окружения никогда не бывал в том месте, которое он считал волшебным раем, он день за днем рассказывал нам фантастические истории, от которых нас буквально клонило в сон».

Привязанность Петра к своему маленькому княжеству вызвала дипломатическое затруднение, в котором оказалась замешана и Екатерина. Осенью 1750 года датский дипломат, граф Линар, прибыл в Санкт-Петербург, чтобы обсудить обмен Гольштейна на графство Ольденбург – территорию на побережье Северного моря, находящуюся под контролем Дании. Граф Бестужев страстно желал совершить этот обмен, чтобы устранить препятствие для союза между Данией и Россией, который он давно хотел заключить. Чувства Петра к своему княжеству не имели для Бестужева никакого значения

Когда граф Линар объявил о своей миссии, Бестужев вызвал барона Иоганна Пехлина, министра Петра в Гольштейне. Пехлин – толстый, низкорослый, хитрый, пронырливый человек, пользовавшийся доверием Бестужева, был наделен полномочиями начать переговоры с Линаром. Чтобы успокоить своего формального повелителя, великого князя Петра, Пехлин сказал ему, что слушать – это совсем не то же самое, что вести переговоры, что о полноценных переговорах пока не могло быть и речи, и, кроме того, Петр всегда обладал правом прервать дискуссию, когда он пожелает. Петр позволил Пехлину начинать, но рассчитывал, что Екатерина поможет ему советом.

«Я приняла известие об этих переговорах с большим раздражением и беспокойством и противодействовала им, сколько могла; мне, впрочем, кроме него, никто не говорил об этом ни слова, и ему предписывали держать это в величайшей тайне, в особенности, прибавляли, по отношению к дамам. Я думаю, что это предостережение касалось меня больше, нежели других; но в этом ошибались, потому что первым делом великого князя было сказать мне об этом.

Чем больше подвигались переговоры, тем больше старались выставить их великому князю в благоприятном и заманчивом виде; часто я видела его в восхищении от того, что он приобретет; затем он испытывал мучительные колебания и сожаления от того, что ему придется потерять. Когда видели, что он колеблется, замедляли переговоры и возобновляли их лишь после того, как изобретали какую-нибудь новую приманку, чтобы заставить его видеть вещи в благоприятном свете».

Австрийский посол в России, граф де Берни, умный, дружелюбный человек пятидесяти лет, заслужил уважение и Екатерины, и Петра. «Если бы этот человек или кто-нибудь на него похожий, служил бы великому князю, это возымело бы самые благоприятные результаты», – писала Екатерина. Петр согласился и решил проконсультироваться с Берни относительно переговоров. Не желая лично разговаривать с послом, он просил Екатерину сделать это от его имени. Она согласилась и на следующем маскараде подошла к графу. Екатерина говорила с ним откровенно, признавая, что она юна, совсем неопытна и плохо разбирается в делах государства. Тем не менее, заявила она, ей казалось, что дела, связанные с Гольштейном, были вовсе не такими срочными, как пытались убедить в этом великого князя. Что же касалось самого обмена, то он выглядел более выгодным для России, нежели для самого великого князя. Разумеется, призналась она, как наследник российского престола, он должен был заботиться прежде всего об интересах империи. И в таком случае если интересы страны требовали отказаться от Гольштейна, дабы положить конец бесконечным спорам с Данией, то великий князь должен был уступить. Однако в настоящий момент все это слишком уж напоминало интригу, в случае успешного завершения которой великий князь может показаться всем слабым и никогда уже не избавится от этого впечатления в глазах общества. Он любил Гольштейн, к тому же эти переговоры заставляли его совершить обмен, не понимая его причины.

Граф Берни выслушал ее и ответил: «Как посол, на все это я не имею инструкций, но как граф Берни я думаю, что вы правы». Позже Петр сообщил Екатерине, что посол сказал ему: «Все, что я могу сказать вам об этом деле, так это то, что, по моему мнению, ваша жена права, и вы очень хорошо сделаете, если ее послушаете». В результате Петр охладел к переговорам и, в конце концов, предложение об обмене территориями было отвергнуто. Таким образом, первая попытка Екатерины заняться международной дипломатией закончилась ее победой над Бестужевым.

26

Чтение, танцы и предательство

Поведение Петра всегда было непредсказуемым. Всю зиму он планировал постройку загородного дома в стиле монастыря капуцинов около Ораниенбаума. Там он, Екатерина и их придворные должны были бы надевать коричневые сутаны монахов-капуцинов, каждому выдавался бы осел, и все по очереди ездили бы на осле за водой и провизией для «монастыря». Чем больше деталей он придумывал, тем больше они будоражили его. Желая угодить супругу, Екатерина делала карандашные наброски и каждый день меняла архитектуру дома. Обсуждения утомляли ее. Разговоры были «невыносимо скучными, ни с чем по нелепости не сравнимыми. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением», – вспоминала она.

Книги были ее спасением. Решив выучить русский язык, Екатерина читала любую русскую книгу, которая ей попадалась. Однако она предпочитала французский язык и читала те же французские книги, что и ее фрейлины. Одна книга всегда лежала у нее в комнате, другую она носила с собой в кармане. Она открыла для себя письма мадам де Севинье, описывающие жизнь при дворе Людовика XIV. Когда в Россию привезли «Историю Германии» отца Бара, недавно опубликованную во Франции в десяти томах, Екатерина читала по тому в неделю. Она приобрела «Словарь исторической критики» французского философа Пьера Бейля; философа и вольнодумца семнадцатого века Монтескье, а также Вольтера Екатерина прочитала от начала и до конца. Таким образом, ведомая собственным любопытством, Екатерина получила великолепное для своего времени образование.

Екатерина не только росла в интеллектуальном плане, но и внешне становилась все более привлекательной. «У меня была тонкая талия, но слишком мало плоти, поэтому я выглядела очень худой. Я не любила пудрить волосы,