Вампир Лестат - Энн Райс

– Что случилось, Лестат? Расскажи мне, – услышал ярядом с собой быстрый шепот Ники. Он оглянулся, чтобы убедиться в том, что насникто не подслушивает. – Где ты пропадал? Что с тобой произошло?

– Отправляйтесь на сцену! – гремел голос Рено,обращенный к раскрывшим от удивления рты акробатам. Они промчались мимо нас кярко освещенной рампе и принялись крутить серию сальто.

Оркестр снова заиграл, струны затрепетали, как птичьикрылья. На сцене возник круговорот ярких клоунских нарядов, зазвенеликолокольчики… Публика неистово хлопала, отовсюду раздавались крики:

– Покажите нам что-нибудь действительно стоящее!Покажите, на что вы способны!

Лючина снова набросилась на меня с поцелуями, а я не моготорвать взгляд от ее белоснежной шеи, от молочной белизны рук. Я отчетливовидел, как просвечивают под кожей лица Жаннетт сосуды, как медленноприближаются ко мне ее губы. Все шампанское давно было выпито. Рено произносилречь, говоря что-то о будущем «партнерстве», о том, что маленькое сегодняшнеепредставление – это только начало и в будущем наш театр станет самым большим набульварах. Я увидел себя в гриме Лелио и услышал песенку, которую, опустившисьна одно колено, пел Фламинии.

Прямо передо мной, на сцене, маленькие человечки продолжалиусиленно кувыркаться и демонстрировать разные трюки, а когда тот, что был у нихза главного, изобразил задом какое-то непристойное движение, публика в залебуквально взвыла.

Прежде чем успел сообразить, что делаю, я уже шагнул насцену.

Я стоял на середине сцены, чувствуя жар огней рампы, от дымакоторых щипало глаза. Внимательно оглядев переполненную галерку, ложи иуходящие вдаль до самой противоположной стены ряды партера, я рявкнулакробатам, чтобы они убирались.

Меня встретили оглушительным хохотом, насмешками иязвительными выкриками. На всех без исключения лицах я видел лишь ехидныеулыбки. Я продолжал стоять, напевая песенку Лелио. Это была лишь часть партии,но именно эти слова я всегда бормотал себе под нос, гуляя по парижским улицам:«Прекрасная, прекрасная Фламиния…» – и так далее, набор каких-то бессмысленныхфраз.

Вокруг стоял невообразимый шум, сквозь который до менядоносились оскорбительные выкрики.

– Продолжайте представление! Ты, конечно, красавчик, номы хотим увидеть, что будет дальше!

С галерки прямо мне под ноги кто-то швырнул огрызок яблока.

Расстегнув застежку плаща, я скинул его на пол. Потом то жесамое проделал со своей серебряной шпагой.

Песенку я пел теперь совсем тихо, почти про себя, но вголове моей громогласно звучали какие-то сумасшедшие поэтические строки. Явновь отчетливо сознавал дикость и жестокость красоты, точно так же, как ощущалэто накануне, когда слушал, как играет Ники. Казалось, что в ее непроходимыхджунглях не было и не могло быть места такому заблуждению разума, как мораль.Перед моими глазами стояло видение, которое я созерцал, но не понимал его сути.Я лишь сознавал, что сам являюсь частью его, такой же реальной и естественной,как кот, равнодушно и бесстрастно вонзающий когти в спину визжащей крысы.

– Да, настоящая красавица – эта старуха с косой, –пробормотал я, – которая способна разом задуть «недолговечные свечи»,унести отсюда все трепещущие живые души.

Однако слова оставались для меня недостижимыми.

Возможно, они плавали в каком-то ином пространстве, гдецарствовал некий бог, которому понятно было сочетание цветовых пятен на кожекобры или волшебство восьми нот, заставляющих музыку, звучащую из инструментаНики, разрывать на части души, но которому абсолютно чужда заповедь «Не убий»,не принимающая в расчет понятия красоты и уродства.

Из темноты на меня уставились сотни сальных физиономий.Неряшливые парики, фальшивые драгоценности, потрепанные наряды и кожа, словновода обтекающая искривленные кости… На галерке свистели и топали нищиеоборванцы – горбуны и одноглазые, вонючие калеки на костылях, с зубами цветасвежевырытого из могилы черепа…

Взметнув вверх руки и чуть согнув колени, я начал вертетьсяна месте, как это обычно делают акробаты и танцоры, без усилий все ускоряя иускоряя темп, потом резко откинулся назад, стремительно прошелся колесом иследом сделал несколько сальто. Я старался вспомнить и повторить все, что мнекогда-либо приходилось видеть во время выступлений акробатов на деревенскихярмарках.

Зал взорвался аплодисментами. Я был проворен и подвижен, каккогда-то в родной деревне. Сцена казалась мне маленькой и тесной, потолокнизким и давящим, а дым огней рампы окутывал меня и пытался удержать. Вновь напамять мне пришла песенка, обращенная к Фламинии, и я запел ее во весь голос,не переставая одновременно кружиться, прыгать и вертеться на месте волчком.Обратив лицо к потолку, я чуть согнул колени и заставил тело рвануться вверх.

В одно мгновение я достиг перекрытий, коснулся стропил, апотом медленно и грациозно опустился обратно на сцену.

Зрители все как один вскрикнули. Толпа людишек в париках визумлении застыла. Музыканты давно уже молчавшего оркестра удивленнопереглядывались между собой. Им-то было доподлинно известно, что никакойпроволоки не было.

А я, к удовольствию публики, снова вспорхнул вверх, на этотраз еще и крутя сальто. Поднявшись над расписной сценической аркой, я, медленновращаясь, вернулся на подмостки.

Раздались громкие аплодисменты, перекрываемые криками иприветствиями, но те, кто оставался за кулисами, замерли в гробовом молчании.Стоявший впереди всех Ники беззвучно, одними губами, шептал мое имя.

– Это всего лишь трюк, фокус, – раздавалось совсех сторон.

Зрители обращались друг к другу, ища подтверждения своимсловам. На мгновение передо мной мелькнуло лицо Рено с вытаращенными глазами ишироко раскрытым ртом.

Но я уже начал новый танец. Теперь публику мало волновалаего красота и грация. Я это отчетливо чувствовал, и потому танец мой постепеннопревращался в своего рода пародию, каждое движение, каждый жест был шире,длиннее и медленнее, чем это мог позволить себе любой смертный танцор.

За кулисами кто-то вскрикнул, но ему тут же велелизамолчать. Тихие вскрики раздавались из оркестра и из первых рядов партера.Людям становилось не по себе, они начали тихо переговариваться между собой. Астолпившийся на галерке сброд по-прежнему что было мочи кричал и хлопал.

Неожиданно я сделал резкий выпад в сторону зрителей, словнохотел наказать их за грубость. Некоторые так испугались, что вскочили с мест ив поисках спасения бросились в проходы между рядами; один из музыкантов выронилиз рук трубу и стремительно выбрался из оркестровой ямы.