Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов

class="p1">Травин пообещал подумать. Вещей у Кольцовой не было, и они двинулись было к станции, но Мурочка их остановила.

— Не довезёте Виктора Николаевича до дома? — попросила она, — я сегодня с подругой встречаюсь здесь, в посёлке, и вернусь только вечером, часов в восемь.

Минут через тридцать на станции появился паровоз с тремя сидячими вагонами, прицепленными перед грузовыми, на платформе стояло человек пятнадцать. Сергей заглянул в билетную кассу, справился, уезжала ли в Москву женщина, достал газету и показал, какая именно. Утром, когда он вернулся с охоты, никакой телеграммы в почтовом отделении не было, и Травин решил удостовериться, действительно ли Малиновская и Зоя сели на поезд.

— Как же, помню, — сказал кассир, — торопились очень. Багаж-то заранее погрузили, а они приехали за пять минут до отправления, на автомобиле. Артистку эту я знаю, только надменная очень, я её, значит, спросил, как оно, кино это, так она ничего не ответила, билет забрала и юрк в вагон, и подруга ейная туда же.

— Не видели, они на извозчике приехали?

— Наблюдал, как же. На автомобиле явились, прямо к перрону подкатили, водитель ихний чемодан нёс и ридикюль.

Сергей поблагодарил, обменял полтора рубля на три билета до Пятигорска, и вернулся к Лене и телеграфисту. Кольцова рассказывала, как она удачно слетала в Москву, в редакцию, и как редактору понравились её фотографии. Федотов поначалу всё больше отмалчивался, то, что Мурочка осталась, его явно беспокоило, но говорить об этом он не хотел. Травин поделился своими впечатлениями от Юнкерса, телеграфист оживился, и всю дорогу до Университетской улицы они обсуждали самолёты. Кольцова тоже в стороне не осталась, она рассказала, как летала в Москву через Ростов, а обратно сразу до Минеральных вод, и что ужасно боялась, но только первый раз, а потом успокоилась. Они завезли коляску с Федотовым в квартиру, распрощались, и двинулись к гостинице.

— Не знал, что редакция оплачивает такие дорогие билеты, — сыронизировал Сергей.

— Я встречалась с Пузицким и его начальником, — Лена не обратила на колкость внимания, — они считали, что Федотов не при чём. Но когда я собиралась тебе телеграфировать, что больше мы этим не занимаемся и я остаюсь в Москве, здешнее ГПУ прислало сообщение, будто раскрыли какую-то банду бывших белогвардейцев и в ближайшее время кого-то арестуют. Пришлось лететь обратно.

— Зачем?

— Артур Христианович хочет, чтобы ты поддерживал с Федотовым отношения, пока отпуск твой не закончится, и посмотрел, как он будет себя вести, когда шайку накроют. Если он с ними связан, потом они что-нибудь придумают с Меркуловым. Кто такой Меркулов?

— Начальник особого отдела псковский.

— Это он тебя послал, да? Значит, ему доверяют, а местным — нет. У окротдела ГПУ уже два раза всё сорвалось, людей брали, а они оказались совсем не те.

— Так они думают, что Федотов выведет на тех, кто на свободе останется?

— Не знаю, — Лена пожала плечами, — Пузицкий отчего-то считает, что тут какое-то подполье действует и готовит восстание. И Федотов вовлечён. Да вот же, на этой воздушной станции у него друзья, наверняка из них и бывшие офицеры есть.

— Для этого как раз окротдел и работает, там под сотню сотрудников и воинская часть, а я один, — резонно заметил Травин.

— Хочешь, сам слетай в Москву и об этом доложи. Мне они не рассказывали, что и как, только сообщили, что надо за Федотовым проследить и если что заметишь, сообщить.

— А ты. значит, уезжаешь?

— Чёрта с два, остаюсь с тобой. Какой-то инспектор Бушман здесь работает, в ГПУ, при надобности через него смогу связаться, чтобы на билеты тратиться не пришлось. Знаешь, мне в голову пришло, эта Мурочка, как она себя называет, выглядит очень подозрительно. С чего бы это ей вдруг в авиаторы податься?

— Отличный вопрос, — согласился Травин, — и к нему, зачем ей именно Юнкерс. Чем У-2 не угодил.

* * *

Подругой Мурочки оказался пузатый мужчина лет пятидесяти, лысый, с усами щёточкой, в роговых очках и льняном пиджаке. Он сидел на диване в номере гостиницы «Нарзан» — каменного двухэтажного здания, стоящего со стороны платформы на Ростов, и пил минеральную воду, поминутно обтирая потную шею платком. Мурочка сидела напротив, сложив руки на коленях, словно школьница.

— Состав будет сформирован через неделю, — говорил мужчина, бросая жадные взгляды на коленки женщины, — я сразу же телеграфирую этому вашему Федотову. По вторникам, четвергам и субботам, правильно?

Мурочка качнула головой.

— Что ещё? — недовольно спросил мужчина, закуривая папиросу.

— Федотов уезжает, вот адрес, на который можно слать телеграмму, и текст, — женщина положила на стол лист бумаги, — я буду заходить на почту каждый день и проверять. Как нам поступить с вашей долей? Схоронить, и отправить в Ростов?

— Возникли осложнения, — собеседник побарабанил пальцами по столу, вытащил из портсигара папиросу, но прикуривать не стал, — мне придётся ехать самому, так что извольте встретить меня, и перевезти в безопасное место. И без глупостей, в Пятигорске у меня тоже есть люди, они будут предупреждены.

— Вы идиот, — неожиданно резко сказала Мурочка, — мало того, что трясётесь от страха, так и бандитов сюда приплели. Значит, это они за Завадским следят? Знаете, в вашем деле слишком много риска, того и гляди ГПУ прознает. На этом наши дела кончены, поищите кого-нибудь ещё.

— Как пожелаете, — мужчина спокойно смотрел на собеседницу, — в таком случае я просто задержу груз, и найду кого-то ещё.

— Никого вы не найдёте.

— Найду.

— Ладно, — подумав, согласилась женщина, — будет вам безопасное место, но имейте ввиду, дальше вы сами по себе.

— Естественно. И я желаю больше.

— Насколько?

— Шестьдесят процентов.

— Это грабёж, — Мурочка вскочила, — мне ещё с Завадским расплачиваться.

— Ваши трудности. Шестьдесят, и ни рублём меньше.

— Сорок. Мне что, за просто так всё делать?

— Пятьдесят. Послушайте, я сильно рискую, и не собираюсь делать это за меньшее. Если не согласитесь, сделка отменяется.

— Я это уже слышала. Сорок пять.

— Договорились, — мужчина надменно усмехнулся. — А теперь, не желаете ли развлечься? Вина выпьем, потанцуем, опять же, до утра я свободен, скрепим наш договор, так сказать, актом согласия.

— Это будет стоить вам десяти процентов, товарищ Лифшиц, — холодно сказала Мурочка.

— Не надо