Пасынки Апокалипсиса - Михаил Соловьев

Джинн, судя по выражению лица, был все еще озабочен.

Они перебросились с Франсуа парой фраз, и легионер склонился над потухшим монитором компьютера.

Меня сейчас волновало другое — лампочка на зарядном устройстве Малыша чуть светилась сливовой расцветкой. Напряжения явно не хватало, но с первой же попытке экранчик телефона засветился, моргнул и я услышал до боли родной чуть хрипловатый голос.

— Наконец-то… — скрипнул маленький соратник, и я мог поклясться — в его голосе слышалось явное удовлетворение.

— Слушай, — от волнения у меня даже перехватило голос, — У нас не работает бортовой компьютер, а соответственно и вся навигация, — Сможешь прогуляться?

— Фэйс… — услышал я вдруг ироничный голос Джинна, — Хау а ю?

Я показал ему большой палец, мол, все о’кей и дернул за ремень Франсуа. Когда сапер обернулся, я ткнул пальцем в замолчавший аппарат и сделал пару глубокомысленных пасов руками, мол, пока можно не беспокоиться — мы теперь не одни…

Легионер в ситуации разбирался ровно пару секунд, а после устроился в позе лотоса прямо на полу кабины около ног своего шефа.

Я сидел за штурманским столиком и, пользуясь вынужденной минутой затишья, попросту любовался яркими красками такого непростого для нас дня.

Золотистый диск солнца, повис от нас на правом фланге. Бликов оказалось на все пасмурные дни наших приключений. Забавная эта штука относительность времени — два дня и одна ночь настолько слились в моей голове воедино, что казались теперь просто нескончаемыми.

Вспомнил, сколько я не отдыхал и неожиданно сообразил — способности наверняка заостряются-угасают в зависимости от внешних факторов. Мой недавний «нырок» в самого себя сразу показался мне чем-то вроде кошмарного сна. Может, так и было? Наверняка организм попросту ловил сейчас малейшую возможность, чтобы хоть немного отдохнуть.

Додумать эту мысль я не успел и перед самым провалом в полную черноту сонного дурмана умудрился все-таки подняться и промаячить Франсуа, мол, дальше без меня.

Тюк брезента на котором я так неудачно медитировал, показался мне слаще любых перин и последней эмоцией было удовлетворение от хорошо выполненной работы…

Снов не было. Перед глазами металась фиолетовая муть, а застопоренный провалом в глубокую дрему организм, получил, наконец, власть над сознанием, и видимо не хотел больше небезопасных экспериментов.

Странно, но моё «погружение» в темноту был глубоким лишь в самом начале. Так ныряльщик уходит для начала на возможный максимум, а лишь потом всплывает на поверхность.

Хотя «омут» мой оказался глубок. Внешняя сторона сначала никак себя не проявляла, пока опять не началась болтанка.

Первая же глубокая воздушная яма чуть не отправила меня в состояние невесомости и заставила мой желудок приблизиться к опасной отметке.

Открывать глаза все-таки не хотелось — «омут» был еще глубок, и я инстинктивно боялся резкого «всплытия». Когда же резкий крен самолета чуть не сбросил меня с нагретого местечка, и я все-таки удержался, лишь уцепившись за край брезентового тюка, мне ничего не оставалось кроме как выбраться из сонного морока.

Внешне в салоне транспортника ничего не поменялось, вот только странная мысль, усевшаяся занозой в моей голове, не давала покоя.

Невзирая на малый отдых, пульсы разогнанные сывороткой с «птичкой», не угасали. Напротив. «Колдовской клубок» «вращался» сейчас вокруг меня «посматривая-поглядывая» на чем же сейчас «размяться».

Мне такая ситуация не совсем нравилась. Оно, конечно, неплохо ощущать себя «Капитаном Америкой» спасающим мир, но это касалось лишь боя, а вот как жить с этим в быту и повседневности я еще попробовать не успел. Мне вовсе не улыбалось, чтобы простой прием пищи или стакан воды выбивали у меня множественные ощущения переваривания-всасывания разжеванных кусков со всеми последующими оттенками физиологии.

Невольно вспомнились мои студенческие эксперименты с анашой, когда, накурившись ганжа вместе с товарищами, я догонялся бутылочкой «Жигулевского». Никогда не забуду своего немого удивления от того что практически увидел как напиток стекает по пищеводу и, добравшись до желудка, поднимается там пенкой, будто в пивной кружке.

Походило, что мне теперь придется учиться выключать свои способности, вызывая их к жизни лишь в определенные моменты. Твердо решив не замечать чужих всплесков эмоций и скрытых соображений, я поднялся со своего лежбища и повернул ручку пилотской кабины.

Хорошо хоть держался я крепко, потому как очередная яма заставила меня присесть и ухватиться за полуоткрытую дверцу, буквально на ней повиснув.

— Тайфун! — проорал мне Франсуа. Легионер уже перебрался со своего насиженного местечка за «мой» штурманский столик и, похоже, уступать его не собирался.

Изменений на мониторе не было никаких, а вот Малыш переместился, и теперь зарядное устройство было воткнуто в розетку около Джинна, а корпус телефона удобно устроился в пластиковом стаканчике для воды, закрепленном на подлокотнике.

— Навигация аут! — повернулся ко мне шеф.

На лбу его была даже не испарина. Блестящие капли прямо на глазах выступали на коже и катились вниз, заливая ему глаза. Во взгляде долговязого американца вращалась злость, а еще было видно, что матерый легионер сильно устал. На мой вопросительный взгляд он, правда, довольно живо моргнул и предложил жестом сменить близнеца. Выходило, мне доставалась четвертая смена, в то время как Джинн не выпускал штурвала уже много часов.

«Сколько?» — спросил я себя, и, будто услышав меня, Франсуа заорал сквозь рев винтов:

— Соти минитс, Фэйс! Факинг соти минитс! Ме би фотин…

«Максимум пятнадцать минут…» — задумался я и до того как шевельнуть за плечо близнеца латиноса, предлагая меняться местами, сунулся с кружкой к почти опустевшему бачку. Вкус мутноватой и отдающей пыльной дорогой воды показался мне необыкновенным. Никто даже не обратил внимания на мою выходку и не предложил быть экономным — действительно какой смысл от чего-то отказываться, когда топлива осталось, со слов Франсуа, на какие-то тридцать или даже сорок минут…

Предложил воды Джинну и аккуратно попоил его с рук, а после достал носовой платок, разорвал напополам и связал- устроил у него на лбу неровную ленту на старорусский манер.

— Рашен гаджет! — хлопнул я его по плечу и засмеялся.

Шефу по-моему было плевать на эдакое панибратство. Руки его явно устали бороться с непокорным штурвалом, а синие вены, вздувшиеся на запястьях, явно говорили о неимоверном напряжении.

«Как же его зовут? — перебрался я до кресла второго пилота ворочая в голове пару непростых имен латиноамериканских братьев, — Атилио? Густаво?» — пытался я сообразить, кто же сейчас передо мной.

Однако нужды в этом не оказалось. Парень четко понимал, зачем я тут, и лишь благодарно кивнул, выбираясь наружу.