Пасынки Апокалипсиса - Михаил Соловьев

Казалось бы парни да парни, но было в них что-то эдакое вольно-неспешное, хотя они могли и подраться. Или, например, крепко выпить…

Жизнь в дальнейшем нас всех, конечно, разбросала, но я никак не мог забыть ни того дружеского тепла общения, ни нежных рук сокурсницы Энхчимэг, что выбрала меня в свое время (как водится у них) — сама. Разлучила нас тогда ее мать, работавшая в Народном Хурале Советской Монголии, и встретились мы снова лишь пятью годами позже, когда у нее уже был сын от знаменитого баскетболиста, а у меня первая дочь…

Степь без края простиралась сейчас перед нами. Ветер-кочевник заносил к нам ароматы страны покорившей некогда половину мира, а мы заворожено стояли сейчас на краю «вселенной», не решаясь сделать первый шаг…

Порог измятого дверного проема висел над землей всего в каком-то полуметре, и я неожиданно почувствовал, как все ждут первого шага почему-то именно от меня.

Разбираться в своих чувствах не стал, а попросту спрыгнул, утонув по колено в полощущейся на слабом ветерке зелени.

Неожиданно я понял, почему все время «уворачивался» от этой страны. В разорванных воспоминаниях из каких-то «прошлых жизней» Монголия занимала слишком большое место.

Я неожиданно почувствовал неуемное желание упасть на землю, раскинув руки, или идти, не останавливаясь и лишь бесцельно касаться руками макушек разнотравья. Ощутить во рту прохладу верблюжьего молока или умереть в объятиях кочевницы…

Эта благодатная Земля была когда-то давно-давно моей родиной и не собиралась меня отпускать. Она лишь мирилась с моей жизнью на переднем крае старо-монгольского побережья Байкала, рядом с Бурятами и племенем сохранившихся по наше время Сойотов — бывших пограничников Чингисхана…

Удивительно, но, прошагав за этот год такой непростой путь, я не только не утратил своей иногда ненужной лиричности, а, похоже, еще и прибавил.

Вокруг меня сейчас галдели боевые товарищи, каждый на свой манер оценивая умиротворение-покой этого Сердца Мира, а я, услышав голос Карины, протянул к ней навстречу руки и принял ее в объятия из темных недр замершего навсегда самолета.

Нетранспортабельных среди команды не оказалось. Даже Рубан лихо спрыгнул на землю и мигнул мне своими голубыми глазами набравшими обычного блеска.

— Оживаю! — крикнул он мне, — Сыворотка рулит… — Вспоминая первый бой на сухогрузе и длительный Сашкин отходняк, я не мог не радоватЌся сейчас его боеспособности. — Скажи, — наклонился ко мне Рубан, — А монголки на что ведутся?

«Ого! — удивленно глянул я на товарища, — Тоже чует перемены? За все приключения ни слова — ни полунамека, а тут смотри на него…»

Ответил, мол, на голубые глаза и огляделся. Минутная слабость и счастье выживших в передрягах легионеров понемногу сменялась привычной настороженностью.

Браться латиносы после первых восторгов уже пересчитали боезапас и поделили между собой остатки патронов. Лева осматривал голову Франсуа, а Джинн изучающе следил за всеми нами, опять напоминая внешней нескладностью учителя начальных классов.

— Переводи, — повернулся я к своей воительнице приводящей в порядок амуницию и начал инструктаж, — Никаких конфликтов с населением. Здесь средневековье. Монголы во все времена были лучшими друзьями — обидеть кочевника, все равно что, ударить ребенка. Больше улыбок и внутренней расположенности — здесь многое на уровне инстинктов. — Карина исправно щебетала, а легионеры на удивление прилежно слушали, — Оружие сдаем только представителям власти. Начальник по-ихнему «дарга». Никакого проявления агрессии — монголы умеют не только дружить, — вспомнил я сокурсника Эндербата чуть не запоровшего вилами хама бригадира на зернотоке.

— Майкл, монголия босс, — неожиданно серьезно проговорил Джинн, и я сообразил — карт-бланш на командование в новых условиях мною получен.

— Скажи ему до первого выстрела, — образно развел я руки, будто пытаясь обнять всю зелень вместе с торчащими на горизонте гольцами. — Нам нужен ночлег. Кто-то видел в этой долине юрты?

Ответить мне не успели, а в тишине степи вдруг донесся далекий топот копыт.

Я оглянулся и неожиданно увидел, как из укрытой за травами лощины в полукилометре от нас появляются головы всадников.

— Все делать спокойно! — крикнул я, и Карина торопливо перевела, — Говорить буду сам…

Не знаю, что уж там было у каждого из этих легионеров в головах, но успокаивал себя, что не конченные же они бараны, чтобы найти себе проблем еще и в этой стране.

А всадники тем временем приближались. Уже были видны меховые шапки и расшитые узорами халаты.

Десять всадников. Двадцать.

В лучах вечернего солнца картинка завораживала, и я заметил, как Джинн невольно обернулся к самолету, мол, а мы на самом деле сюда прилетели?

Однако все составляющие оказались на месте, и через какие- то пять минут нас окружило плотное кольцо всадников.

У большинства из них из них за спиной болтались ружья, напоминающие вполне современные «Сайги» или «Тигры». Кое у кого в поводу оказались ездовые лошади под седлами, и старшим был, пожалуй, вот этот долговязый с тонкими усиками монгол в стеганых штанах, небрежно заправленных в кривоносые расшитые сапоги.

Молчаливое изучение заканчивалось, и пора было приступать к переговорам.

Я поднял руку не хуже Винниту из индейских фильмов и поздоровался на монгольском.

Мое, «Сан байно», — прозвучало немного напряженно и не вызвало никакой реакции.

Тогда я продолжил процедуру и, указав на себя, а потом на Джинна, представился:

— Дарга. Дарга, — мол, начальник и начальник. Улыбка на лице долговязого была, пожалуй, первой хорошей ласточкой. — Латинос, — ткнул я в братьев, — Френч, — указал на Франсуа, — Рашшен, — на Карину, Рубана, Леву, — Говорит кто-нибудь из вас по-русски? — закончил я и сделал первый шаг навстречу внимательно рассматривающему меня всаднику.

— Мало, — отозвался тот, и ловко выудив ногу из стремени, оказался на земле, — Там, — ткнул он рукой куда-то за спину, — Батыр, — положил он руку себе на грудь.

— Шувуу, — выдал я студенческое прозвище «Птичка» и повторил его жест.

Хохот кочевников грянул разом, а долговязый так вообще ухватился за шею своего небольшого коня. Именно такой реакции я и ожидал — шутливое прозвище птичка, навешенное когда-то моим другом Эркой, снова сработало.

— Том шувуу, — чуть улыбаясь, подтвердил я, — Алтын Батыр? — протянул я руку старшему.

— Алтын, алтын, — смахнул тот смешливую слезу и обнял меня, — Том Шувуу, — хлопнул он меня по спине.

— Михаил, — подсказал я ему свое первое имя, еще раз ткнув себя в грудь, когда объятия наши, наконец, прекратились. — Чайна лайнер, — указал я пальцем на самолет, который осматривали другие уже спешившиеся кочевники. Кто-то и них уже знакомился с нашими, и сценка эта была вполне миролюбивой. — Переведи, чтобы имена запоминали, — крикнул я Карине, — Да и если что им понравится из мелочевки — дарите. Жадничать не стоит.