Следопыт Бероев - Семён Александрович Данилюк

радостным и азартным видом, что злость поумерилась.

– Умеешь умно и тонко пошутить. – Я с трудом разомкнул слипшиеся губы. Поводил языком по пересохшему нёбу. – Самому-то тонуть приходилось?

– Бывало, – беззаботно подтвердил Бероев. – Однажды на Мае, есть такая бурная река, перевернулся и угодил в ледяную воду. Кое-как выбрался, но утопил всё снаряжение. А до ближайшего жилья с полсотни километров.

– И как?

– В смысле чем кончилось? Да вот он я! – Бероев засмеялся. – Браконьерский опыт выручил. Изготовил верёвочную петлю, поймал птичку, слопал сырой.

– Меня б, наверное, стошнило.

– Тошнит от сытости. А до сытости иной раз ещё дожить надо. Ништяк, полуполковник! Живы будем – не помрём! Идём на Сарму. Баргузин как раз в спину дует! – выкрикнул мой спутник и от полноты чувств затянул: – Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал! Молодцу плыть недалече!..

– А я в детстве думал, что баргузин – это кто-то вроде осетина, – признался я.

– Точно! А знойный сирокко – итальянец! – подхватил Бероев. – Эх вы, чернильные души!

Я постучал по часам:

– Прибавь газу, шутник! Как бы не опоздать.

Странное существо – человек. Только-только прощался с жизнью. И вот спустя всего-то десяток минут, охваченный азартом, подгоняю время, боясь упустить новое приключение.

Правда, сидел я с прикрытыми глазами: смотреть на нежно-голубую акварель под колёсами по-прежнему было жутковато.

А Бероев пел. Слегка привирая мотив, но с огромным чувством.

Я представил себе, как мотается этот немолодой человек один по тайге – изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Аж поёжился.

– Не устал бродяжничать? – невольно сорвалось с языка. – Без быта, без подруги.

Песнь оборвалась. Я почувствовал, что влез без спросу в запретную зону. Есть у меня это свойство, с которым борюсь, но вытравить не могу, – бестактность. Ляпну. После спохватываюсь.

Хотел извиниться. Но мой снисходительный спутник махнул эдаким всепрощающим жестом, будто грех отпускал.

– Подруги как раз есть. Подруги нет, – отшутился он.

– А хочется единственную, – подхватил я заданный игривый тон. – Так это всем хочется. Но мало кому выпадает. Я себя самого то и дело гноблю, почему столько в жизни мечталось, а не случилось. А потом, остыв, себя же и спрашиваю: «А что ты сделал, чтоб эту единственную не пропустить?» Порхал с одной на другую, как пчела в цветнике. Разве в таком мелькании что-то разглядишь?

Заметил, что Бероев хоть и отмалчивается, но косится с интересом. Воодушевился.

– А кстати, та бойкая девчонка среди парней! – Я сделал вид, что припоминаю. – Ксана, кажется? Что кошеваром набивалась. Мне показалось, что – шутки шутками, – но она к тебе и впрямь всерьёз прикипела.

– Думает, что всерьёз, – согласился Бероев. – Но девчонки переменчивы. В двадцать лет всё взахлёб. Сегодня кипит. А через пяток лет, глядишь, – охладела. А ты уж и сам прикипел. Только через тот же пяток лет она старше, а ты старее. И как это от себя тогда отдирать? С кожей или вовсе с печёнками?

– Может, так, может, нет! – не стал спорить я. – Только ведь пять счастливых лет сами по себе дорогого стоят. Да и кто сказал, что именно пять, а не двадцать пять? Не попробовав, не узнаешь, от чего сбежал.

Меж тем по зимнику мы вновь выбрались на сушу и углубились в тайгу. Снег мёл уже не на шутку, облепляя стекло, дворники трудились на полную мощь. На очередном повороте Бероев стопорнул машину, поставил наискось, перекрыв всю ширину дороги, выскочил, осмотрелся.

– Успели! – сообщил он облегчённо. И отвечая на незаданный вопрос, добавил: – По моим прикидкам, у нас в запасе с полчаса. Можно вздремнуть.

Он откинулся и впрямь преспокойно засопел. Попробовал заснуть и я. Но быстро оставил напрасную попытку, – всполохнутое сердце всё ещё трепыхалось в груди.

Треск тракторного мотора в глухой тайге я расслышал издалека. Потянулся разбудить.

– Слышу! – бодрым, вовсе не спросонья голосом произнёс Бероев. Вытащил «тозовку», предназначенную для меня, показал на предохранитель.

– Имей в виду – оружие у них наверняка нарезное.

– Почему уверен?

– Ночная охота. Значит – фара-искатель. Чтоб стрелять на большое расстояние. А у гладкоствольного убойная сила всего-навсего 35 метров. Всё запомнил? – любезно поинтересовался он.

Я кивнул.

– А теперь забудь. Учти! Лапа – судимый беспредельщик. Пальнуть – особенно если спьяну и без свидетелей – ему делать нечего. Так что мелкашка тебе – для вида. И сам – для вида. Чтоб видели, что я не один. Но если и впрямь начнётся стрельба, сигай в сугроб.

– Как тетерев-косач? – Я хмыкнул.

Трактор был уже совсем рядом. Едва «Беларусь» показалась из-за поворота, Бероев врубил фару-искатель. Выскочил из машины. Я вылез следом и стал рядом перед капотом. С удивлением увидел, что наряду с карабином мой спутник прихватил рупор и – зачем-то – пустую кинокамеру.

Ослеплённый водитель трактора ударил по тормозам, проехал юзом. Застыл. Меж машинами оставалось метров тридцать.

Бероев поднёс рупор ко рту.

– Я начальник опергруппы охотуправления Бероев! – закричал он. – Предлагаю предъявить машину и вещи для досмотра. Иначе будете задержаны.

– А хило тебе не станет, задержатель?! – ответил ему насмешливый басок.

– Не узнаю голос! – озадаченно шепнул мне Бероев. – Должно быть, с перепоя.

– Повторяю! Выйти из машины! Вы остановлены в таёжной зоне по подозрению в браконьерстве! – вновь крикнул он, сдвинул меня за