Jackpot подкрался незаметно - Аркадий Арканов

Из понятных соображений мы не можем назвать имя корреспондента, тайно пробравшегося в секретные архивы и обнаружившего истинные инициальные данные человека, баллотирующегося в мэры нашего родного города.

Так вот. Та небольшая часть наивного мухославского электората, которая намерена опустить в урны бюллетени с именем «Н. Р. Ктоследует», пусть знает, что она голосует не за «Н. Р. Ктоследует», а за Наума Рафаиловича Вердафта! «Вердафт» в переводе с идиш, который вдобавок является сленгом немецкого языка, и означает «Ктоследует».

Честному человеку, даже и еврею, нет нужды скрывать имя и фамилию, которых, как и родителей, не выбирают. Мы помним Лазаря Кагановича, Давида Ойстраха, Илью Эренбурга. Они не прятались за выдуманными фамилиями. А вот Бронштейн почему-то превратился в Троцкого, а Шикльгрубер — в Гитлера…

Почему другой кандидат в мэры, Рапсод Мургабович Тбилисян, гордо не стесняется своего происхождения, несмотря на то что законная подозрительность к «лицам кавказской национальности» превзошла все границы?

Конечно, законченные демагоги типа того же Вердафта могут сказать — а Ленин? А Сталин?.. На это мы им ответим: «Не надо, господин товарищ Вердафт, искать блох в шкуре неубитого медведя! В конце концов, Фаня Каплан, не прятавшаяся за какой-нибудь Феклой Петуховой, стреляла не в Ленина и тем более не в Ульянова. Она стреляла в идею. Так что не оправдывайтесь, Наум Рафаилович! Офшорная зона может в любой момент превратиться в иную „зону“, а мухославский избиратель выберет себе в мэры не какого-то Вердафта, а в полном смысле слова того, „кого следует“».

Под заметкой стояла подпись — «Автор». А еще ниже — звездочка и набранный мелким шрифтом текст — «Редакция имеет право соглашаться или не соглашаться с мнением автора».

— Негодяйство! — заорал Индей Гордеевич. — Такого негодяйства не было даже в те годы, когда я был заместителем главного редактора! Всеобъемлющее негодяйство!

И он стал носиться по комнате, разрывая газету на мелкие и все более мелкие клочки. Он рвал их и подбрасывал вверх, и они падали, застилая пол, как конфетти на новогоднем балу. Потом он встал на колени и начал выкладывать из клочков какие-то перпендикулярные и параллельные линии, пока не выложилось слово «негодяйство».

— Я сделал гениальное открытие! — снова заорал Индей Гордеевич. — Посмотри, Ригоша, какое я сделал открытие!..

— Я вижу, — сказала Ригонда и взяла в руки веник.

— Не сметь! — зарычал он. — Я перевернул все понятия! Жизнь — не способ существования белковых тел! Жизнь — это негодяйство!..

— Ты гений! — испуганно сказала Ригонда. — Ты гений! Только успокойся…

— Но это еще не всё! — продолжал он. — Если жизнь — это негодяйство, то негодяйство и есть способ существования белковых тел! Ура! Ура! Мы должны это отметить!..

— Я знаю, как мы это отметим, — сказала Ригонда интимно. Она подошла к мужу, положила ему руки на плечи и прижалась к его груди сдувшимися шарами. Возбуждение Индея Гордеевича было явно ненормальным, и Ригонда всеми силами и средствами пыталась переключить мужа на другую волну.

— Я знаю, как мы это отметим, Индюша! — повторила Ригонда. — Как когда-то… Я хочу тебя! — она расстегнула ему рубашку. — А ты хочешь меня! — она расстегнула пояс на его брюках, и они упали на пол…

Красноватый мышиный глазок вновь замигал в разломе старого плинтуса. Таракан, оказавшийся на фотографии, застыл на носу Индея Гордеевича, выжидательно расставив усики-антеннки. Из старого телевизора «Рубин», купленного еще при Андропове, зазвучала музыка в стиле фламенко, и два обнаженных тела упали в густую траву родового имения Ригонделии. Камера панорамирует с рук сеньора Индео, ласкающих два учащенно вздымающихся упругих шарика, на безвольные губы Ригонделии, шепчущие: «Я твоя, Индео… возьми меня… я открою тебе свою тайну…»

Ригонда подтащила мужа к дивану, повалила его несопротивляющееся тело навзничь и легла на него, повторяя ласково: «Вот и хорошо… вот и чудесно… о, как сладко… как сладко…»

Индей Гордеевич лежал с открытыми глазами и мучительно пытался вызвать давно забытые ощущения, как когда-то после прочтения той странной рукописи про мадранта, когда любое прикосновение Ригонды вызывало в нем всеразрушающее цунами, и начинали звучать победные трубы, и в экстатическом зените взрывались, рассыпаясь, цветные гроздья салюта, как после взятия советскими войсками Таганрога, двенадцатью артиллерийскими залпами… Но не было цунами, и молчали победные трубы, и лишь что-то буркнуло внутри живота, и вместо салюта в честь взятия советскими войсками Таганрога выскочила одинокая ракеточка и, описав короткую кривую, не вспыхнув, плюхнулась в мутную лужицу, издав вялое подобие шипения…

— Ты гений! — изобразила стон Ригонда. — Ты гигант!.. Ты король испанский!..

— Я король испанский?! — вскричал сеньор Индео. — Откуда ты знаешь, что я король Испанский?!.

— После смерти твоего отца — короля Испании Игнасио Второго, — зашептала Ригонделия, еле сдерживая рыдания, — меня насильно взял в жены взошедший на трон дон Рапсодио Мургабелъ, а тебя — годовалого младенца — отдали кормилице и сослали на остров Святого Антония…

Камера панорамирует с залитого слезами лица Ригонделии на ее обнаженное тело и переходит на обезображенное безумным ужасом лицо сеньора Индео…

— Значит, ты моя мать?! — кричит он, заглушая гитарные переборы в стиле фламенко. — О боже!! Я был в интимной близости со своей матерью! Вот он, эдипов комплекс!..

Я не вынесу этого позора! Я убью тебя и тем же кинжалом выколю себе глаза!..

Сеньор Индео бежит по направлению к замку, а Ригонда устремляется за скрывшимся в кухне Индеем Гордеевичем и еле успевает выхватить из его рук кухонный нож. Она прижимает его к стене своим телом. Он пытается вырваться из ее рук и дико кричит:

— Ты знала, что я король испанский и молчала?!. Вы все сговорились! Вы подслушиваете и снимаете!. Я убью тебя! Я убью тебя!..

— Ты сошел с ума! Ты слышишь, Индюша, ты сошел с ума! — Ригонда стучит кулаком в стену. — Помогите! Вызовите скорую!..

— Я убью тебя! — вырывается Индей Гордеевич. — Я король испанский! Я убью тебя!

Ригонда что есть силы бьет мужа по щеке. Он неожиданно сползает на пол и застывает, прислонясь к стене, с детской улыбкой на лице…

Минут через десять в квартиру входят три здоровенных санитара.

— Ему нужна помощь! — торопливо повторяет Ригонда. — Он считает себя испанским королем!..

— Пили? — деловито спрашивает один из санитаров, глядя на сидящего на полу голого Индея Гордеевича.

— Практически нет, — отвечает Ригонда. — Но он думает, что он испанский король…

— Вы, сеньор, действительно испанский король? — спрашивает второй санитар.

— А вы что, не видите? — надменно отвечает Индей Гордеевич и протягивает руку в сторону комнаты, из которой доносятся пульсирующие звуки гитарной музыки в стиле фламенко. — В моих ушах звучит музыка моих великих предков!..