Феномен полиглотов - Майкл Эрард

«Любой нейробиолог скажет вам, что человеческие мозги являются столь же разными, как и лица, а возможно, и как тела», – сказал мне Джон Шуман, лингвист Калифорнийского университета и эксперт в области нейробиологии изучения иностранных языков. Отчасти это происходит из-за перетасовки генов при оплодотворении – вы получаете 50 процентов генов своих родителей, но это не обязательно те же самые 50 процентов, которые достаются вашим братьям и сестрам. Другая причина состоит в том, что гены не определяют точное расположение нейронов в головном мозге. По словам Шумана, «в период развития эмбриона, когда нейроны образуются и перемещаются туда, где формируется головной мозг, траектории их движения являются стохастическими, они зависят от механической и химической среды головного мозга».

Одним из результатов является то, что мозги разных людей похожи по своей общей анатомии, но в то же время заметно различаются на микроскопическом уровне. Некоторые из этих «микрорамификаций» могут служить причиной более высокой интеллектуальной производительности.

Шуман предположил, что мозг гиперполиглотов может отличаться от мозга обычных людей, изучающих иностранный язык. «Во время эмбрионального развития, – сказал он, – происходят нейронные миграции, конечной целью которых может являться область между зоной Брока и зоной Вернике». На глобусе это соответствует центрально-азиатской полосе между Саудовской Аравией и Монголией. В результате, по словам Шумана, образуются более здоровые формации мозгового вещества, нейропили и нейроны, дендриты и нейроглии. Позже я разобрался в этом вопросе более подробно.

В качестве примера можно привести мозг Эйнштейна. Хотя его общая масса (1230 граммов) была средней, в нижней теменной области он был несколько больше, чем мозг других людей, и кроме того, его полушария были более симметричными. Это «избыточное расширение» мозга «способствовало развитию образности мышления и определило математический склад ума», – сказал Шуман. К счастью, добавил он, Эйнштейн родился в то время, когда его теории могли быть поняты.

Таким образом, еще будучи в эмбриональном состоянии, человек, которому суждено в будущем стать гиперполиглотом, может получить дополнительные нейронные ресурсы в тех частях мозга, которые отвечают за запоминание слов, распознавание грамматических конструкций, а также за анализ и воспроизведение звуков речи. Переизбыток нейронов может образоваться как в одной из этих частей, так и во всех трех сразу.

Похоже, именно это произошло с мозгом Эмиля Кребса.

Легкий стук в дверь номера, который я занимал в роскошном дюссельдорфском отеле, возвестил о прибытии моего гида. Это была седовласая женщина лет пятидесяти с округлыми щеками, на носу ее красовались модные очки. Вообще-то Лорейн Облер работает нейролингвистом в Городском университете Нью-Йорка, но часть лета тратит на обучение в Потсдаме. Она рассказала мне, что в Дюссельдорфе работает команда немецких неврологов, которые использовали новейшие методы для анализа мозга Кребса. Им удалось обнаружить то, что могло вызвать у немцев чувство лингвистической гордости. Когда вы хотите собрать как можно больше информации о мозге выдающихся гиперполиглотов, возникает необходимость получения ответов на множество вопросов. Поэтому мы с Лорейн были просто обязаны встретиться с этими неврологами и выяснить подробности проводимых ими исследований.

Интерес Лорейн к талантливым полиглотам впервые проявился еще в израильском колледже, где она изучала иврит. В средней школе ей легко давался французский, в отличие от латыни. Иврит она учила на одном дыхании, замечая, что одному из ее одноклассников, умному парню-мормону, никак не удавалось освоить этот язык. И такие диспропорции в способностях к обретению языковых навыков встречались ей постоянно. В аспирантуре она занялась лингвистикой и изучала арабский. На этом же языке она написала диссертацию. Оставаясь в Израиле, она начала учить людей, которые знали более одного языка, но утратили способность подбирать слова и составлять связные предложения. Повреждения мозга, прежде всего связанные с языковыми функциями, стали ее специализацией. Она стала соавтором заслужившей высокое признание в научных кругах книги «Двуязычный мозг: нейропсихологические и нейролингвистические аспекты двуязычия» (опубликована в 1978 г.), которая стала одной из первых попыток объяснить, как это все работает, и соредактором сборника «Выдающиеся умы: Нейропсихология таланта и уникальных способностей» (опубликован в 1988 г.), в котором была представлена информация о людях с необычными способностями и рассказано, как и откуда они появляются, каковы их достижения и в какой социальной среде они развиваются.

В предисловии к книге «Выдающиеся умы» она объясняла, что исключительные способности являются следствием особенностей, возникающих на клеточном уровне, сочетания неврологических склонностей, культурного окружения, воспитания, а также чистой случайности. Некоторые из первопричин доступны нашему пониманию. Еще часть мы пока не понимаем, но можем это сделать, приложив соответствующие усилия. Однако значительное количество процессов, относящихся прежде всего к методам и способам мышления, остаются вне нашего понимания. Это было одной из причин, почему я хотел, чтобы Лорейн сопровождала меня в Дюссельдорфе.

Другая причина моего к ней внимания – то, что ранее она уже проделала большую работу, исследуя уникальные языковые способности. Она начинала с изучения такого явления, как гиперлексия – когнитивное расстройство у детей, проявляющееся в том, что при наличии иных интеллектуальных отклонений они могли бегло читать в очень раннем возрасте. Не понимая смысла прочитанного, они демонстрировали удивительную способность к распознаванию слов (предполагается, что Кристофер тоже был гиперлексиком). Фактические подтверждения существования такого феномена заставили Лорейн задуматься: почему у одних людей читать и изучать языки получается лучше, чем у других? Вместе со своими коллегами она провела социологическое мини-исследование, главной целью которого было получение ответов на следующий вопрос: «Способны ли вы или кто-то из ваших знакомых с легкостью выучить иностранный язык?»

В результате им удалось найти К. Д. – двадцатидевятилетнего студента Гарварда, выросшего в США в семье, где все говорили только на английском. В школе он впервые познакомился с французским. Освоив его с легкостью, взялся за немецкий. Затем изучал латынь и испанский, потратив на каждый из них лишь по одному семестру. В составе Корпуса мира он отправился в Марокко, где гораздо быстрее своих сверстников выучил марокканский арабский. Некоторое время провел в Испании и Италии, где овладел местными языками. Он утверждал, что носители известных ему пяти языков говорили, что понимают его даже лучше, чем своих земляков (в этом вопросе исследователи поверили ему на слово и не проводили соответствующей проверки).

Интересно, что Лорейн и ее коллеги получили оценку интеллектуальных и когнитивных способностей К. Д. при помощи специальных тестов. Гиперполиглоты далеко не всегда являются интеллектуалами. Испытуемый К. Д. показал довольно средний результат. Его уровень IQ составил всего лишь 105 баллов (в этом он был похож на Кристофера, чей производительный IQ был ниже, чем вербальный, который, в свою очередь, тоже не достигал у него высоких значений). Это доказывает, что высокий вербальный IQ тоже не является признаком наличия таланта к изучению иностранных языков. В детстве К. Д. читал довольно медленно и был посредственным учеником в средней школе и в колледже. Тем не менее при прохождении специального теста, который был разработан в 1950-х годах, чтобы помочь армии США найти людей, имеющих хорошие способности к изучению иностранных языков, К. Д. показал отличные результаты. Отличился он и при сдаче тестов, в которых от него требовалось найти закономерности в сложных комбинациях цифр, букв или слов. Было доказано, что он обладает очень хорошей вербальной памятью: подобно Кристоферу, он, как губка, впитывал отрывки текста и списки слов.