Алексей Орлов - Нина Молева

— Вот мы и у цели, ваше императорское величество: Кронштадт перед вами, и на берегу собрались встречающие.

— Вы несколько опережаете события, Иван Александрович. Сначала надобно узнать, что это за люди и каковы их цели.

— Бог мой, фельдмаршал, вы действительно становитесь невыносимы со своей вечной опасливостью. Мы причаливаем, и все!

— Да, да, мы должны как можно скорее оказаться на суше. Эта палуба дурно на меня действует. Государь, прикажите же поторопиться. Вам же присуща стремительность!

— Вы правы, Елизавета Романовна, нам нечего ждать.

— И все же, ваше императорское величество, согласитесь на то, чтобы вперед пошла лодка с несколькими вашими представителями.

— Впрочем, может, это и действительно будет соответствовать придворному этикету, Миних. Тогда пусть это будут…

— Государь, я вас умоляю поручить мне эту почетную миссию!

— Что ж, пусть это и на самом деле будет Девиер и… и князь Барятинский.

— Ваше императорское величество, в бинокль я вижу вице-адмирала Талызина. Каким образом и с какой целью он мог здесь оказаться? Подождите, подождите, так это же рядом с ним Нумере, и Нумере уходит.

— Он что, не рассмотрел императорского штандарта? Это будет ему стоить его должности. Я немедленно лишу его комендантства! Голицын, вы сейчас же напишете текст моего указа. А пока тем более поторопитесь, господа. Надо же навести порядок в наших делах.

— Шлюпка отплыла… Подходит к берегу… Они разговаривают с Талызиным… Спорят… Но что это? Девиер остается? Его окружают солдаты… Шлюпка разворачивается… Плывет обратно. Барятинский так и остается стоять…

— Мы легко обойдемся без ваших комментариев и страхов, Нарышкин. Сейчас мы и так все узнаем. Господа офицеры, поторопитесь подать трап.

— Вы забываетесь, фельдмаршал! Никто не дал вам права так разговаривать с камергером двора его императорского величества!

— Уймитесь, Нарышкин! Барятинский, так в чем же дело?

— Мой государь, я не знаю, как сказать… Это ужасно!

— Говорите же, наконец, князь, что могло так поразить ваше болезненное воображение!

— Государь, когда шлюпка подошла к берегу, нас окликнули вопросом, кто прибыл. Девиер ответил, что император Петр Федорович, на что раздался ответ: в Кронштадте не знают никакого императора Петра, но только императрицу Российскую Екатерину Алексеевну.

— Это невозможно!

— Но это так и было, государь.

— Кто отвечал вам?

— Морской офицер, имени которого я не знаю, но рядом находился вице-адмирал Иван Лукьянович Талызин.

— И как же вы повели себя?

— Девиер вышел на берег, чтобы объясниться с говорившим. Вернее — он не хотел выходить, его в полном смысле слова выманили. Вы же знаете, ваше величество, его несдержанный характер.

— Знаю, знаю. Но что же Девиер?

— Я не мог расслышать первых слов — Девиер стоял ко мне спиной. Но я совершенно отчетливо услышал слова вице-адмирала. Боже мой, если бы я мог их не повторять!

— Перестаньте корчить из себя слабонервную дамочку, князь!

— Талызин сказал: «Раз вы не нашли в себе мужества арестовать меня именем императора, я арестую вас именем императрицы. Предложите присоединиться к вам вашему спутнику — так будет лучше для нас всех». И я, не дожидаясь последствий, приказал гребцам развернуться в сторону галеры и грести изо всех сил. Впрочем, как вы сами видели, погони за нами не последовало.

— Это значит… Это значит… я больше не император… и мои подданные, обязанные соблюдать данную мне только что присягу, изменили своему монарху… Боже, Боже, что же теперь со мной будет?

— Вы плачете, ваше императорское величество? От слов одного офицера, одного безумца и предателя? Но у вас целая армия, у вас преданные вам голштинцы, которые одни стоят целой толпы этих взбесившихся молодчиков. Вы должны действовать — немедленно, решительно, не жалея ни угроз, ни посулов!

— Полноте, Миних, игра окончена, и вы это знаете не хуже меня. Во мне нет той дьявольской хитрости, с которой императрица вместе со своими любовниками готовила эти события. Меня предала не только моя собственная жена и кузина — я просто недооценил ее чудовищного властолюбия. Меня предала даже моя крестница, даже очаровательная умница княгиня Дашкова, попавшаяся на актерскую игру и бесконечные театральные представления околдовавшей ее императрицы. Без нее никто при дворе не обратил бы внимания на великую княгиню. Не сомневаюсь, что и вы все оставите меня. Как же я не догадывался, что живу среди лицемеров и лгунов!

— Государь, минута слабости простительна даже великим монархам. Я не сомневаюсь, что вы уже преодолели ее и готовы отдавать приказания. Мы ждем их, ваше императорское величество.

— Что ж, нам следует незамедлительно вернуться на берег.

— Вы имеете в виду…

— Только Ораниенбаум. Я не думаю, чтобы императрица лишила меня этого любимого моего убежища. В конце концов, она была всегда холодной, но не жестокой. Да, да, поспешите в Ораниенбаум. Я подумаю над письмом, которое вы отвезете императрице, Голицын.

— Но вас ждут голштинцы, государь!

— Полноте, мой верный Миних. У нас с вами нет даже плана их использования. Продуманного плана, имею я в виду.

— На войне такие планы рождаются в зависимости от обстоятельств. В этом нет ничего трагического.

— Государь, я умоляю вас не падать духом. Ваша верная Романовна согласится с любым решением, которое бы вы ни приняли. Мне ненавистна сама мысль, что вы так легко уступаете свои священные права этой двуличной и ничтожной женщине.

— Друг мой, у меня просто нет сил для сопротивления. Я устал и разочарован. Да, да, не удивляйтесь — именно разочарован. Измена в собственной семье…

— Но вы же собирались оставить свою супругу — о какой же семье вы говорите!

— Князь, я набросаю сейчас прожект письма императрице. Оно не будет пространным. Я попрошу у нее помилования и возможности удалиться навсегда в Голштинию. В конце концов, мне никогда не нужно было приезжать в Россию. Какая ирония судьбы — я лишился любимой Швеции, чтобы погибнуть в ненавистной России.

— Ваше императорское величество, как вы можете!

— Поверьте, Нарышкин, иногда во мне просыпается дар пророчества, и на этот раз говорит именно он.

— Вы не устали, ваше императорское величество? Мне кажется, вы побледнели и вам с некоторым усилием дается речь.