Последнее послание - Николя Бёгле

— Что вам надо? — осведомился он наконец, вынимая из ушей наушники.

Она заметила свободное место напротив него, по другую сторону прохода, и села.

— Почему Антон и Нэйл так важны для «Олимпа»? — спросила она.

— Когда я пришел к вам и стал выкладывать на всеобщее обозрение то, что вам принадлежит, это не понравилось. Так вот: здесь то же самое.

Он нагнулся и продолжил шепотом, чтобы содержание их разговора не стало известно другим пассажирам:

— Как вы должны знать, эти двое — собственность «Олимпа»; естественно, что «Олимп» хочет получить их обратно. И неестественно, чтобы не сказать «незаконно», что вы ему в этом мешаете.

Грейс удивил его чистый голос и богатый словарный запас, так отличавшийся от того примитивного и вульгарного языка, что он употреблял в ее квартире.

— Ни один человек не может быть собственностью другого, — возразила она.

— Хм! Это спорный вопрос. Оставим в стороне такое явление, как рабство, с этим и так все ясно. Рассмотрим простой пример: родителей. Разве они не являются собственниками своего ребенка, по крайней мере до его совершеннолетия? В детском саду, в школе так и говорят: «Чей это ребенок?» Если бы у вас похитили ваших детей или они от вас убежали, разве вы не сделали бы все, что угодно, лишь бы вернуть их, Грейс?

— Стало быть, Антон и Нэйл — дети «Олимпа»?

— Это метафора. Скажем так: «Олимп» принял значительное участие в их существовании, чтобы чувствовать себя ответственным за двух этих людей. Тем более если этот Антон и этот Нэйл не те, кем вы их считаете.

— То есть?

— Представьте себе, что ваши дети сбежали от вас. Разумеется, вы их любите и хотите найти. Но давайте теперь предположим, что они опасны для других людей, они злобные, жестокие и, благодаря своему исключительно высокому интеллектуальному уровню, способны спровоцировать катастрофы, которые погубят тысячи и даже миллионы человек. Разве это не стало бы для вас дополнительной причиной как можно скорее разыскать их, убедить вернуться домой и призвать их к разуму, возможно, даже несколько суровыми средствами?

Грейс подумала об издевательствах и унижениях, которым Антон подвергал брата Колина.

— Кто вам сказал, инспектор Кемпбелл, что Антон и Нэйл в этом деле находятся на стороне добра? — прошептал убийца. — Что, если вы помогаете плохим парням? Вы хоть на мгновение задавали себе этот вопрос? А ведь ваша профессия, кажется, предполагает умение заглядывать вглубь, не доверяя внешним признакам?

— Если вы на стороне справедливости, то почему не сотрудничаете с полицией в поисках двух этих людей?

— А-а-а… Возможно, потому, что «Олимп» не хочет, чтобы весь свет оказался в курсе его семейных тайн, способных повредить репутации. Вы же знаете, как беспутный ребенок может разрушить политическую карьеру отца или матери. Мы предпочитаем решать такие дела сами.

Она сделала паузу, чтобы лучше сформулировать свой ответ.

— Выскажу вам свою точку зрения, Гэбриел, — начала Грейс голосом, заглушаемым ревом турбин. — Я думаю, что Антон и Нэйл убежали от «Олимпа», когда поняли, каковы истинные цели этой организации. Они отказались использовать свой интеллект для осуществления этих целей. А вы хотите их отыскать прежде, чем они соберут достаточно улик, чтобы рассказать миру, что же на самом деле замышляет «Олимп».

— Если таково ваше убеждение, тогда с сожалением вынужден вам сообщить, что в ходе этой гонки один из нас, возможно, потеряет жизнь… А теперь, если позволите, я хотел бы немного отдохнуть. В это время года в Гренландии мало солнечного света, что негативно влияет на жизненную энергию, которая понадобится и вам, и мне.

— Зачем вы удалили мозг Антона Сьюйака?

Молодой человек вздохнул:

— Когда не можешь обезвредить бомбу, приходится ее подрывать.

Грейс услышала достаточно. Она собралась встать с кресла, но Гэбриел заговорил снова, по-прежнему стараясь, чтобы только инспектор могла четко услышать и понять, что он говорит:

— Между нами, эта эксцеребрация была для меня первой. Не скрою от вас, мне было трудновато удерживать Антона на месте, пока я протыкал ему носовые пазухи, чтобы добраться до его мозга. Спазмы боли, должно быть, были слишком сильными. А потом, одному Богу известно, что происходило у него в голове, когда крюк начал ворочать его мозги. К сожалению, мне пришлось его оглушить, чтобы благополучно завершить работу.

Грейс сдержала тошноту и едва успела увидеть, что убийца наклоняется к ней. Он сделал это очень быстро.

— Знаете, а я начал входить во вкус этой формы казни, — поведал он свистящим шепотом. — Так что, когда наступит ваша очередь, инспектор, я буду действовать ловчее, и вы останетесь в полном сознании вплоть до того момента, когда я вставлю крюк в вашу черепную коробку, чтобы превратить ваш мозг в жидкую кашку, которая затем выльется из вашего носа. Возможно, я потрачу время на то, чтобы удалять части вашего мозга последовательно, одну за другой, чтобы вы, по мере осуществления операции, рассказывали мне ваши ощущения. Я над этим подумаю.

Грейс отказалась дальше выслушивать садистские фантазии этого человека и вернулась на свое место.

Вместо того чтобы прогнать мысли об описанной им казни и подумать о чем-то другом, она представила ее себе в мельчайших деталях. Это был ее способ приучить себя не бояться угрозы, какой бы жуткой та ни была. Хотя эта сцена, в которой Грейс увидела себя в роли истязуемой, оказалась крайне тягостной, она досмотрела ее до конца, чтобы тем самым прогнать латентный страх, отдававший ее во власть врага. Это никак не влияло на риск, которому она подвергалась, но лишало ее роли жертвы, в которую ее пытался облечь противник.

Однажды она пыталась объяснить это интеллектуальное упражнение своим коллегам, но те сравнили его с мазохизмом. Один даже спросил, как она дошла до этой извращенной идеи. Грейс оставила при себе те кошмарные условия, в которых она придумала данный метод, чтобы спасти свою душу.

Завершив свою работу по катарсису, она дала себе небольшой отдых, продолжавшийся до промежуточной посадки в Рейкьявике, затянувшейся на шесть часов из-за грозы, удерживавшей самолеты на земле. Наконец пассажиры в количестве двадцати человек сели в двухмоторный самолет с красными винтами, приналежащий компании Эйр-Гринланд. Все время ожидания напарницы, сменяя друг друга, следили за Гэбриелом, а во время пути до Нуука пришла очередь Грейс немного подремать.

Три часа спустя тряска прервала ее неспокойный сон.

— Мы проходим через зону облачности, — объявила ей Наис. — Приготовься. Скоро посадка.

Грейс наклонилась, чтобы посмотреть в иллюминатор. Сначала она подумала, что они еще не вышли из облаков, но потом поняла: это безупречно белое пространство, раскинувшееся во все стороны, не что иное, как лед. Ни гора, ни скала, ни даже небольшой участок открытой воды не нарушали этой бесконечной белизны, окутываемой серостью сумерек. В этом уголке мира солнце на много месяцев дезертировало, предоставив небу пребывать в вечном полумраке, напомнившем Грейс лыжную станцию, такую оживленную в течение дня и становящуюся унылой с наступлением ночи.