Наследие Хоторнов - Дженнифер Линн Барнс

— Тоби был вашим внуком, — повторила я. Горло сдавило, а глаза защипало от слез. — А еще, кажется, он мой отец.

Рот миссис Лафлин сперва распахнулся, а потом скривился, точно она хотела на меня накричать, но ей не хватало воздуха. Она вцепилась обеими руками в присыпанную мукой столешницу — точно боясь упасть на колени под тяжестью моих слов.

Я шагнула к ней. Мне хотелось коснуться ее, но я не стала испытывать удачу, а вместо этого протянула ей папку из кабинета Тобиаса Хоторна. Миссис Лафлин ее не взяла. Это было выше ее сил.

— Посмотрите, — попросила я.

— Нет, — она зажмурилась и покачала головой. — Не буду я ничего…

Я достала из папки один-единственный лист.

— Это мое свидетельство о рождении, — тихо пояснила я. — Поглядите на подпись.

И, хвала небесам, она выполнила мою просьбу. А потом резко втянула носом воздух и наконец подняла на меня взгляд.

Глаза жгло просто невыносимо, но я не думала останавливаться. А все потому, что в глубине души я ужасно боялась того, что она скажет.

— А вот фотографии, на них изображена я. Их по просьбе Тобиаса Хоторна незадолго до его смерти сделал частный детектив. — Я выложила на стол три фотографии. На двух я играла в шахматы с Гарри, а на третьей мы с ним стояли в очереди за сэндвичем к завтраку. Нигде Тоби не смотрел в объектив, но я очень надеялась, что миссис Лафлин обратит внимание на остальное: на волосы, фигуру, осанку. Узнает его.

— Этот человек появился вскоре после маминой смерти, — пояснила я, кивнув на снимки. — Я считала его бездомным. Может, так и было. По меньшей мере раз в неделю мы играли по утрам в шахматы в парке. Иногда — по нескольку дней подряд. — В мой голос проникли печальные нотки — я сама это слышала. — У нас с ним был уговор: если я выигрываю, то он разрешает купить себе завтрак, а вот если проигрываю, то и предложить такое не имею права. Соревнования я люблю, и шахматистка из меня неплохая, так что я часто выигрывала — но он и того чаще.

Миссис Лафлин снова зажмурилась — но ненадолго. Открыв глаза, она уставилась на фотографии.

— На них может быть кто угодно, — сухо подметила женщина.

Я сглотнула.

— А как вы думаете, почему Тобиас Хоторн оставил мне свое состояние? — тихо спросила я.

Миссис Лафлин рвано выдохнула и посмотрела на меня. В ее глазах, точно в зеркале, отражались те же чувства, которые снедали меня изнутри, — и что-то еще.

— Ах, Тобиас, — прошептала она, впервые за все время назвав хозяина иначе, чем «мистер Хоторн». — Что же вы сделали?

— Вот мы и пытаемся разобраться, — вставила я, хотя к горлу подкатил болезненный ком. — Но…

Закончить свою мысль я не успела, потому что в следующую секунду миссис Лафлин стиснула меня в объятиях — так крепко, точно от этого зависела ее жизнь.

Одним из минусов модульной системы обучения было то, что порой занятия шли плотным потоком, и не хватало времени даже пообедать. И сегодня выдался как раз такой день. У меня в запасе был всего один «модуль» — двадцать две минуты — на то, чтобы дойти до столовой, купить себе еды, съесть ее и вернуться в лабораторию при классе физики, расположенную в дальнем углу кампуса.

Пока я стояла в очереди, мне пришло сообщение от Либби: фотография, сделанная из иллюминатора. Внизу искрился зеленовато-синий океан. Чуть поодаль уже виднелась суша, а на ней можно было различить зеленый массив, посреди которого виднелась верхушка архитектурного шедевра. Я сразу его узнала — это была Базилика Богоматери Ангелов, что в Картаго.

Подошла моя очередь, и я заплатила за обед. А когда села за столик, все мои мысли были лишь об одном: Нэш и Либби вот-вот приземлятся в Картаго! Скоро они доберутся до того дома. И что-то узнают. И тогда головоломка, которую Тобиас Хоторн оставил сперва дочерям, а потом и Ксандру, начнет разрешаться!

— Можно присесть?

Я подняла глаза и, увидев Ребекку, застыла от удивления. Она обрезала до подбородка свои длинные темно-рыжие волосы. Кончики получились неровными, но все равно чудилось, будто ее лицо объято каким-то потусторонним, неземным пламенем.

— Конечно, — ответила я. — Располагайся.

Ребекка села рядом. Теперь, когда она уже не могла прятаться за длинными прядями, ее глаза казались огромными. Она сделала глубокий вдох — грудь приподнялась и опала.

— Ксандр рассказал тебе, — заключила она.

— Да, — подтвердила я, и тут меня накрыло волной сочувствия. Если для меня новость, рассказанная Ксандром, была точно гром среди ясного неба, то Ребекке наверняка пришлось куда тяжелее. — Но я вряд ли начну звать тебя тетей Ребеккой, уж извини.

С ее губ неожиданно сорвался смешок.

— Ты говоришь совсем как она, — немного помолчав, призналась Ребекка. — Как Эмили.

Тут я вдруг осознала, что если Ребекка — моя тетя, то Эмили, получается, тоже. Вспомнила, как Тея вырядила меня как Эмили. Мне раньше и в голову не приходило, что мы похожи, но когда Грэйсон увидел, как я спускаюсь по лестнице на благотворительном бале, он посмотрел на меня так, будто перед ним предстал призрак.

Неужели мы с ней одной крови?

— А твой папа… — начала было я, но замялась, не зная, как лучше сформулировать свой вопрос. — Сколько твои родители уже вместе?

— Со старшей школы, — ответила Ребекка.

— То есть Тоби — сын твоего отца?

Ребекка покачала головой:

— Этого я не знаю. У меня даже нет полной уверенности, что папа вообще в курсе относительно ребенка. — Она опустила взгляд. — Папа любит маму той самой сказочной, всепоглощающей любовью, которой-даже-родные-дети-не-удостоятся. Он взял ее фамилию, когда они поженились. Разрешил ей принимать все важные решения касательно лечения Эмили.

Все это, видимо, означало, что мать Ребекки посвятила всю себя Эмили, а вторую дочь забросила, и отец поддерживал это решение.

— Прости меня, — тихо сказала Ребекка.

— За что? — спросила я. Несмотря на всю жестокость семейных тайн Лафлинов, вовсе не я росла в тени Тоби. Этот секрет изуродовал в первую очередь жизнь Ребекки.

— За то, что я для тебя сделала, — уточнила она. — Точнее не сделала.

Мне вспомнился вечер, когда Дрейк едва не лишил меня жизни. После жуткого «свидания» с Джеймсоном я оказалась в одной комнате с Ребеккой. Мы пообщались. Если бы она тогда рассказала мне все, что знает о Дрейке и Скай, ей теперь не за что было бы извиняться.

— Я стараюсь держать себя в руках, — продолжала Ребекка, уже не глядя на меня. — Но не могу. Помнишь стихотворение, оставленное Тоби? То, что написал Уильям Блейк. У меня оно есть на телефоне, и я постоянно его перечитываю с мыслями о том, что надо было познакомиться с ним раньше. Ведь я с детства привыкла прятать свой гнев. Не важно, чего хотела Эмили, чего мне ради нее приходилось лишаться, — я должна была с этим мириться. Должна была улыбаться. А в тот единственный раз, когда я разозлилась, все кончилось тем, что она…