Кровь ворона - Александр Прозоров

Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил.

Шелковица удачно растет. Тень как раз на рабочее место падает. А то к вечеру от жары и свихнуться можно. А так: тень есть, воды в избытке. Вот оно — счастье.

Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил.

И так теперь с молитвой Маре до самого первого снега… Интересно, а он тут вообще выпадает, снег-то?

Надо признать, кормили у Белей-паши неплохо. Рис — от пуза, курага, абрикосы — сколько в миску зачерпнуть сможешь. Иногда хозяин подбрасывал от щедрот кусочек рыбы или указывал заварить муку в густом мясном бульоне с кусочками хрящей. Первую неделю у Середина от тяжелой однообразной работы страшно болели спина и руки, но вскоре он втянулся, боль отпустила. Ухо, которое Махмуд каждый вечер макал в чарку с вином, затянулось без всяких проблем, а спустя полтора десятка дней Олег получил свое первое поощрение или даже повышение — из людской, с жесткого топчана, его перевели под лестницу, выделив несколько охапок соломы и две камышовые рогожи.

На ночь Белей-паша пристегивал его за цепь к лестнице, но в остальном обитатели богатого дома начали относиться к новому рабу с куда большим доверием. Достаточно сказать, что на работу его водили теперь, не связывая рук — а это много значило. Ведь Махмуд был безоружен, и при неожиданном нападении его в минуту можно было задавить цепью… И принять честную смерть от одного из вооруженных туземцев, коих везде ходило немало.

— До первого снега, — время от времени напоминал себе ведун. — Я связан клятвой до первого снега. А там посмотрим…

Вскоре Белей-паша получил где-то новую партию рабов, человек двадцать. Не русских — въевшийся загар, короткие выцветшие бородки и волосы, сухая кожа, щуплые тела. Похоже, случайная добыча из набега на какое-то селение в стране с жарким климатом… Электрическая сила — ведь Олег даже примерно не представлял, где находится! Только то, что не в Царьграде — Грецию он уж как-нибудь бы определил. Может, юг Черного моря, может — на берегах Каспийского.

Невольников определили в свободную людскую, Махмуд и несколько стражников засуетились, таская им воду и подносы с рисом, а Олега начали гонять на работу чуть ли не бегом — для работорговцев настали горячие деньки. Казалось, еще немного — и ему дадут ключ от собственного замка и прикажут ходить к «колодцу» самому.

Однако всё случилось с точностью до наоборот. Вечером пятого, после приезда новой партии, дня Махмуд, придя за Олегом, показал ему веревку, знаками велел повернуться, связал за спиной руки, на обратной дороге завернул к кузнецу и тот пятью оборотами клещей разомкнул цепь. Дома ведуна загнали в общую людскую, а утром наравне со всеми связали, затолкали на первый из двух крытых парусиной возков и прихватили удавкой за шею, прикрепив конец веревки где-то за бортом. Белей-паша, протянув руку, вынул у Середина из уха серьгу. Щелкнул кнут — телеги выкатились со двора, протряслись по узким улочкам так и оставшегося неведомым городка и, отчаянно пыля, поскрипели навстречу поднимающемуся солнцу.

Цивилизация тянулась вдоль дороги всего три дня пути: сады, дома, заборы, ухоженные оросительные канавы, выжженная трава. Дальше путники видели по сторонам только бледно-розовую и безжизненную, как Марс, пустыню. Красная растрескавшаяся глина, бежевые холмы, темные, почти малиновые скалы, исчерченные глубокими наклонными бороздами, словно по ним прошлась гигантская стальная щетка. Очень редкие, отдельно растущие кустики с длинными колючками только усиливали ощущение безжизненности.

Возки катились от колодца до колодца. Источники воды находились под надежной охраной караван-сараев. Они мало походили на русские постоялые дворы. Это были не просто дома для ночлега, рядом с которыми ставился навес для коней, хлев для скота и амбар с припасами. Караван-сарай являлся сложенной из камня крепостью высотой в три-четыре человеческих роста, со стенами метров ста длиной и точно такими же воротами, как в приморском городе. Подробнее ведун рассмотреть не мог, поскольку место раба — в подвале с парой окон. Правда — в подвале прохладном и сухом. Здесь им развязывали руки, здесь они могли походить, размяться, сюда им приносили воду и лепешки или кашу. А утром — снова телега, снова тряска, пыль, жара. И так до следующего караван-сарая.

Иногда невольникам везло, и дорога занимала всего часов семь-восемь, а остальное время они отдыхали. Иногда приходилось ехать от зари и до зари, стучась в ворота следующего караван-сарая уже в темноте.

Судя по столь монументальным убежищам для купцов и путешественников, когда-то ездить здесь было весьма небезопасно. Сейчас, правда, охрана из четырех стражников с ятаганами и старший — чернобородый, хмурый мужчина в стеганом халате и синей чалме — особой опаски не проявляли. Видать, дорога попала в пределы некоего могучего государства, стражники которого навели везде порядок. А может, идущие здесь караваны приносят хозяевам дворов такой доход, что он окупает самое монументальное строительство? Может, Олег сейчас едет по Великому Шелковому Пути?

Да-а, ему будет чем погордиться после первого снега в кругу прочих мертвецов…

На десятый день они отвернули от проезжего тракта, направившись куда-то на северо-запад, и дорога сразу изменилась. Сараи-крепости исчезли, возле встречающихся изредка колодцев имелись только длинные поилки для скота, вырытые в глине и выложенные мелкими камушками. Здесь невольники вспомнили прошлые подвалы с тоской: дабы ночью никто не сбежал, охрана с вечера связывала невольников в общую цепочку — левая рука одного к правой другого — и оставляла так на всё время отдыха. И спать, и есть, и всё остальное приходилось делать, постоянно дергая друг друга за руки, а охранники постоянно следили, чтобы никто не пытался распутать узлы, вкруг оставляя караульных даже на ночь.

На пятнадцатый день они выехали на берег бескрайнего синего моря. Скорее всего — соленого, поскольку буйства растительности за пределами плавней Олег не заметил, какой-нибудь живности — тоже.

Море оказалось очень обширным — повозки катились вдоль берега целых два дня, прежде чем оно осталось позади. Потом прошло еще три перехода, прежде чем путники наконец увидели обнесенный глиняной стеной сад, к которому тянулся от посадок в полукилометре дальше узенький оросительный канал.

Спустя пару километров стены, сложенные из грубо слепленного, необожженного кирпича, подступили к дороге вплотную. За ними властвовала тень, влажность, прохлада, там зрели огромные янтарные груши, наливались персики и гранаты — а совсем рядом, на дороге, дневной зной выжигал всё живое, раскаленный воздух дрожал, как над печью, а каждое движение подбрасывало целые облака пыли, которая потом лезла в глаза, рот, ноздри, наполняла легкие. И всё это — со связанными руками, когда ни глаза не протереть, ни нос вычистить.

К счастью, впереди уже проглядывали стены города — с голубым куполом над воротами и еще двумя, более высокими, уже за ними; с ровной белой стеной, на вид слепленной из единого куска глины; с устремленной к небу башней, которую венчало что-то просвечивающе насквозь, похожее на беседку с резными дверьми, что открывались сразу на все стороны. Башня стояла заметно дальше ворот, и если даже на таком расстоянии возносилась над всеми постройками, то высоты в ней было никак не меньше, чем в девятиэтажном доме. Значит, здесь умели не только лепить заборы из глины, но и строить по-настоящему. Крепко, монументально. Тюрьмы, наверное, прочные.