Проклятое золото храмовников - Валерий Елманов

– Это ты не знаешь, – поправил его Улан, – а мне оно известно.

– То есть как?! – опешил Сангре.

Плюхнувшись на лавку, он ошалело уставился на невозмутимо стоящего перед ним друга. Некоторое время Улан с наслаждением разглядывал вытянувшееся от удивления лицо Петра, но, смилостивившись, пояснил, указав в сторону скромно помалкивавшей Изабеллы:

– Ее работа. Случайно вышло. Мы с нею о Роджере Бэконе беседовали. Ну-у, том самом монахе, смастерившем злосчастную дудку. Она рассказывала об его универсальных талантах и в качестве примера процитировала кое-что из его трудов, привезенных ей Чарльзом из Англии. Так вот в одном из них, оказывается, имеется целая глава, посвященная пороху. По-английски он звучит как поудер, то есть порошок. А, кроме того, узнав, насколько он для нас важен, донья Изабелла назвала, как он звучит на испанском и немецком.

– И ты молчал?! – обрел, наконец, Петр дар речи.

– Да я узнал совсем недавно, всего три дня назад.

– Прелестная донья, – повернулся Сангре к Изабелле. – Ваша небесная красота уступает лишь светочу вашего ума, потрясающему своим сиянием даже меня – старого солдата, не знающего слов любви. Я в неописуемом восторге! – он оборвал себя и озадаченно произнес. – Стоп! Так ведь это все меняет. Я имею ввиду мой предстоящий разговор, поскольку если Бэкон писал о порохе, а было оно аж лет сорок назад, то, как я понимаю, нынче он давным-давно изготовлен, верно? И тогда дело за малым. Осталось попросить этого козла в рясе привезти нам сам порох.

– Думаешь, согласится? – усомнился Улан.

– Никогда, – отрезала Изабелла.

– Таки смотря как будем уговаривать, – загадочно ухмыльнулся Сангре.

– Будем? – переспросил Улан.

– Я оговорился, – торопливо поправился Сангре. – На предстоящую встречу я тебя не возьму.

– Не знаю, но по-моему, в качестве переводчика лучше быть мне, чем Яцко, – недовольно проворчал Улан. – Когда речь идет о таких суммах, лишние уши слишком опасны.

– Лучше, – согласился Петр, – и про лишние уши правильно – опасны, но переводчик мне вообще не понадобится. Монах на испанском шпрехает за милую душу, а я за время общения с Боней тоже изрядно освежил свои познания. Это так, на крайняк. А учитывая, что он с Гедимином наедине чирикал, получается, мужик и с русским вась-вась. Касаемо же всего остального… Знаешь, учитывая добрый нрав и незлобивый характер этого Перца, поиски компромисса и без твоего присутствия будут проходить в крайне тяжелой и нервной обстановке. Придется торговаться до последней стрелы, копья, меча и драной онучи.

– Я же не собираюсь тебе мешать! – возмутился Улан.

– Не собираешься, согласен, но… можешь.

– Каким образом?!

– Понимаешь, дружище, – поморщился посерьезневший Сангре, – тональность моей пламенной речи перед этим лапсердаком, особенно когда я стану говорить непосредственно за донью Изабеллу, придется тебе категорически не по душе. И настолько не по душе, что ты можешь не сдержаться, выдать свои трепетные чувства к ней, а стоит им их почуять – и хана моему блефу. Эти инквизиторы, конечно же, подонки и сволочи, прямо хоть в украинскую нацгвардию записывай, но в отличие от этих тупорылых садистов, мозги у них работают дай бог каждому. Профессиональные следаки, собаку съели на допросах, и вычисляют влет: достаточно одного слова, даже интонации или дрогнувшего на миг голоса. И твое подлинное отношение к кое-кому просчитают на раз, – и он выразительно скользнул взглядом в сторону Изабеллы. – Посему извини, старина, но ты лишний.

Тот сердито поджал губы, но, признавая правоту друга, ничего не сказал в ответ и, помедлив, нехотя кивнул в знак согласия. Но его кивка Сангре уже не видел, погрузившись в напряженное раздумье. Некоторое время он оставался сидеть на лавке, потирая переносицу, но спустя минуту, не выдержав, вскочил и принялся расхаживать по комнате, с каждой минутой ускоряя скорость и бормоча себе под нос что-то невнятное.

Улан, решив не мешать другу, взяв Изабеллу за руку, аккуратно повел донью вдоль стены к выходу, ухитрившись бесшумно закрыть за собой дверь. Впрочем, даже если бы она и хлопнула, глубоко погруженный в свои мысли Сангре скорее всего не услышал бы этого.

– Пожалуй, придется не только сменить тактику и стратегию разговора, – бормотал он на ходу. – Ну да, куда лучше, если мы сам базар расчленим на две части – так оно надежнее, и вначале займемся исключительно получением выкупа…

Однако постепенно шаги Петра становились все медленнее, ибо в целом он уже представлял, что за чем должно следовать на предстоящих переговорах. Сангре остановился и посмотрел на окно. Как подметил Улан, в солнечный день можно было преспокойно определить время суток исходя из положения светила. Сейчас лучи били наискосок, упираясь в стену, где находилась постель Петра. Это означало, что до их встречи с монахом осталось совсем немного времени, а ведь предстояло еще раз проинструктировать фра Луиса.

В сопровождении Локиса с Вилкасом он отправился в узилище, где держали Эспиносу. При виде Сангре монах вздрогнул и инстинктивно отпрянул назад, вжимаясь что есть мочи в темный угол. В памяти его моментально всплыло то, что происходило здесь же два дня назад.

…Поведение Эспиносы в последние дни все больше и больше не нравилось Петру. Едва тот узнал о прибытии фра Пруденте, как стал явно наглеть, чуя непременное скорое освобождение. Он даже на напоминания, что компромат на него может в случае чего попасть прямым ходом в Авиньон, реагировал неправильно. В смысле лишь изображал испуг, но нахальный взгляд выдавал его истинные мысли. Получалось, эффект от жареной «человечины» выдохся.

От идеи сделать из него двойного агента Сангре давно отказался – нереально, да и зачем? Но шаткой была даже надежда на то, что он, попав в объятия своего Перца, не примется вредить Петру с Уланом еще здесь, пытаясь отомстить за пережитые страхи и унижения. Вывод напрашивался один: требовалось сломать его так, чтоб позвоночник хрустнул. Тогда даже находясь чёрт знает где, при малейшем напоминании о былом, о прожитом, дядя будет стучать на всех и вся – куда там дятлу, но, главное, не станет пакостить здесь. Увы, но как это осуществить, Петр не представлял, хотя непривычно долго ломал голову.

Подсказка пришла от Изабеллы в ходе разговора о религии. С некоторых пор, успев осторожно прощупать друг друга, они поняли, что оба изрядно равнодушны к ней. Он – оттого что в детстве его воспитывал дед, а позже отец – оба атеисты, а она… Тут сложнее. Скорее всего, сказалась скептическая натура, привычка сомневаться во всем, что нельзя увидеть, услышать, потрогать. Да и общение с людьми иных вер тоже принесло свои плоды. Сыграло свою роль и чтение Библии. Прав был Эспиноса, обвиняя святую книгу в том, что она – мать всех ересей. Вот и Изабелла никакой пользы от ее чтения не получила, ибо ответов в ней она не нашла, зато вопросов прибавилось.

– Ты спрашиваешь, почему люди верят во многие нелепости, – задумчиво повторила испанка. – Мне кажется, главная причина в том, что они не хотят умирать навсегда. Ну а следующая жизнь – и это действительно звучит логично – должна стать расплатой или оплатой (в зависимости от поведения человека) за предыдущую.