Ищите женщину - Фридрих Незнанский

Интересна причина страданий! Оказывается, Красновский познакомил свою любовь с Романом Григорьевичем и… невесту, считай, украли. Не в прямом, разумеется, смысле. Она втюрилась в великолепного старца, забыв, что он ей уже и не в папаши годится, как Игорь, а в прадедушки. Семьдесят пять лет — не шутки. Но с другой стороны — какая могучая фигура! Втрое старше? Как это в «Крокодиле»-то было, в те еще времена: «Позвольте, я стану вашей вдовой!» Похоже на то. Ну вот и разочарование! А не в нем ли причина того, что Игорь отказался от несостоявшейся любви, а с горя, известно, куда еще не кинешься? Политика — не самый худший вариант…

«…Я не могу без омерзения смотреть на эту шлюху! Нагло, в открытую и без всякого стеснения, без совести использующую сексуальную притягательность своего лживого тела для достижения столь низменных целей — охомутать старого человека, неспособного в бытовом отношении решать какие-либо проблемы! Он великий ум, но у него совершенно нет трезвости самооценки. У него полностью отсутствует чувство реального… До добра это не доведет! И я не хочу участвовать в разрушении замечательного создания природы. Но и ссориться не могу, потому что у меня нет аргументов, которые были бы понятны ослепленному страстью патриарху…

…Между нами назревает трещина. Я чувствую его укоризненный взгляд на себе, как бы говорящий: как же мог ты, друг, не понять меня?… А у меня нет слов, чтобы объяснить ему его глубочайшее заблуждение.

…К своему ужасу осознал, что она — я больше никогда не назову вслух ее имя! — как будто бы не прочь на уик-энд повторить со мной наше давнее путешествие на Лонг-Айленд!.. Не скрывая презрения, я спросил: «Разве вас, в вашем положении, мадам, может устроить столь платоническое приключение?» На что она с откровенностью публичной женщины заметила: «Больше никаких платонизьмов!» Мы говорили по-русски, и этот ее «платонизьм» меня просто шокировал. Уже из холодного любопытства я поинтересовался, а что по этому поводу думает старец? Она со смехом заявила, что он отбывает на неделю в Лос-Анджелес, куда ей доступ закрыт. Вот она и решила…

Я конечно же ответил категорическим отказом, а много позже пожалел, потому что узнал, что она умотала в те края, где расцветала наша любовь, с каким-то футболистом из Гарварда. Как я пожалел, что отказался от мщения. Надо было поехать с ней, надо! Воспользоваться своим правом и… Впрочем, тогда я не смог бы честно глядеть в глаза своему другу. Я не могу, несмотря ни на что, называть Романа иначе. Есть дружба, которая выше всяческих разногласий, включая такие чувства, как ревность и все от нее производное.

…Удивительное дело, узнав, что у меня появилось немного свободного времени, Рюрик Алексеевич пригласил меня побывать в его институте. Там у них, по его словам, чрезвычайно интересные дела затеваются. На проведение ряда программных экономических семинаров он пригласил в качестве руководителя Николая Ивановича Бруткова, своего старого знакомого, в буквальном смысле сподвижника знаменитого на весь мир Василия Васильевича Леонтьева. Когда я сказал, что экономика некоторым образом не моя стезя, Рюрик долго смеялся и заявил, что этого просто «физически» быть не может. И настоятельно предложил захаживать. Наверное, надо бы навестить, зачем же забывать то хорошее, что мне сделал в жизни этот замечательный человек!

…Ай да Николай Иванович! Вот уж поистине светлая голова! Он чем-то напоминает мне Романа — убежденностью своей, что ли? Напором? Или отсутствием боязни уронить свой авторитет? Странно, но, сравнив Бруткова с Рюриком, я как-то сразу отдал предпочтение первому. А ведь почти не знаю человека. А Рюрик для меня просто… Нет слов для наиболее полной характеристики. И вдруг я увидел, как смотрит Рюрик на Николая Ивановича, и понял, что первый — действительно великан, а второй… я боюсь этого слова, но Рюрик сам виноват: его реплики — нет, это были не дружеские шпильки, а холодные уколы, и один болезненнее другого. Зачем? Зависть. Вот отгадка…

Ну когда же я научусь разбираться в людях!.. Николай Иванович пригласил меня провести отпуск у него, как он назвал, «в бунгало». Это не очень близко. Местечко называется Платсберг в штате Нью-Йорк, на границе с Нью-Хемпширом, возле озера Шамплейн, примерно в двенадцати милях к югу.

Добираться туда лучше всего поездом. И такая первозданная природа кругом! Словом, кажется, убедил. Обещал порассказать кое-что о нашем общем знакомом. К Михайлову у него отношение совершенно иное, нежели у меня. По-моему, Брутков Рюрика и в грош не ставит, и, хотя старается не демонстрировать своего отношения, всем окружающим это заметно.

Михайлов нервничает. Брутков усмехается. Я слышал, что в институте назревают перемены. Кажется, это народ хочет каких-то новаций. А вот в чем они будут заключаться, именно на эту тему якобы и собирался меня некоторым образом просветить Николай Иванович, заметивший мое несомненно глубоко уважительное отношение к директору института. Больше всего мне не хотелось бы оказаться между двумя жерновами.

Странно, я не замечал за собой такой уж откровенной некритичности, в которой меня почему-то упрекнул Николай Иванович, когда я высказался в том смысле, что заслуги Михайлова, мол… и так далее, позволяют мне сделать определенные выводы в пользу Рюрика Алексеевича. Брутков долго — и чуть не написал «безутешно» — хохотал. Безудержно, конечно! Я даже несколько обиделся.

Но он чем-то притягивал к себе, этот Брутков, будь он неладен. Не хватало, чтоб у них с Михайловым еще война вспыхнула за влияние на мою грешную и рыщущую, взыскующую истины душу!..

Решено, я еду в отпуск…»

— Я тоже хочу в отпуск, — сердито заметил вслух Турецкий. — И еще спать хочу! А вот где, я сейчас пойду покурю — и решу.

— Ты с кем там разговариваешь? — донеслось из спальни.

— Ну вот, — сокрушенно развел руками Турецкий, — разбудил-таки! На свою голову!

— Не волнуйся, я совсем не настаиваю!.. А что, у нас там больше нечего выпить?

— Вот такая постановка мне нравится! У тебя немного вина осталось. А коньяк на самом донышке, поэтому даже не рассчитывай. Хочешь, вина дам?

— Да-вай… — врастяжку произнесла Лиза. — Вообще-то я могла бы, конечно… Сколько времени?

— Пятый час. — Турецкий принес ей полстакана вина и свою рюмку, которую можно было уже только нюхать.

— Мужчина собрался на работу? — осведомилась она, увидев его одетого.

— Нет, — с самым серьезным видом ответил он, — работа для меня всегда самое святое.

— Понятно, — сказала она, высовывая ногу из-под простыни.

— Я бы не стал этого делать, — подавая стакан, Турецкий нарочито вежливо отвернулся.

— Ох ка-ки-ие мы-ы! — изумленно протянула Лизавета, полностью сбрасывая с себя простыню.

— Что ж ты творишь-то со мной?

И пока Турецкий с торопливой неловкостью избавлялся от одежды, она пила свое вино, захлебываясь от смеха. А потом смех надолго оборвался…

За окнами долго не отступала темнота. Турецкий был расслаблен физически, зато голова его с удвоенной силой переваривала информацию, почерпнутую из записок Красновского. Дополнительную пищу, сама о том поначалу не подозревая, дала Лиза.