Любовь во времена Тюдоров. Обрученные судьбой - Ольга Васильевна Болгова

до Кембриджа? – спросила у него Мод после того, как рассказала обо всем, что случилось с ними на дороге. Предстоящий им путь в эту нескончаемую ночь пугал ее.

– Всего шесть миль, дитя мое, вы быстро туда доберетесь, ничего не страшась с таким защитником, – монах, уже наслышанный о происшедшем, посмотрел на внушительную фигуру джентльмена, сидевшего на скамье с закрытыми глазами. – Господин по виду настоящий воин, уж он-то легко справится с любыми вашими обидчиками.

«Он-то справится… если не бросит нас здесь одних», – с тревогой подумала Мод и предложила отцу Брайану взять лошадь в виде благодарности за оказанную помощь раненому и погребение убитых. Когда обрадованный щедростью леди монах ушел за лошадью, она собралась с духом и направилась к своему спасителю. Остановилась перед ним, не решаясь его тревожить. Он дремал, привалившись к стене, прядь волос упала на лоб, золотая серьга поблескивала в ухе…

– Могу ли я попросить вас, сэр? – начала Мод, дотронувшись до его рукава и отчаянно волнуясь. – Помогите нам добраться до Кембриджа!

Пока во дворе царила эта совсем не ночная суета, Кардоне устроился на каменной скамье возле ворот, чертыхаясь про себя по поводу вновь разболевшейся спины и утекающего времени. Боль не уходила, и он подумал, что неплохо было бы сейчас покурить того чудного индейского зелья, которое дарило терпкий вкус, облегчение от боли и легкое кружение в голове, но все запасы иссякли еще по пути к родным берегам. Ему вдруг невыносимо захотелось спать, но из дремоты его вывел женский голос:

– Помогите нам добраться до Кембриджа!

Мягкий и глубокий голос, грудной, словно воркование горлицы.

Он взглянул в лицо юной женщины, обращенное к нему. В смутном свете оно казалось совсем бледным, чуть голубоватым, а глаза – огромными и черными.

«Она, кажется, красива», – отметил Кардоне, поднимаясь со скамьи и морщась от вновь резанувшей боли.

– Вы либо чрезмерно отважны, либо неумеренно безрассудны, мадам! Опрометчиво пускаться в такой далекий путь и путешествовать по ночам.

Мод покорно выслушала его отповедь. Конечно, он был прав, но она не собиралась оправдываться перед ним, ссылаясь на особые обстоятельства, вынудившие отправиться в путь с таким маленьким эскортом.

Она не могла рассказать, как ее отец в честном поединке убил королевского комиссара и был за то обвинен в государственной измене, арестован и увезен в Тауэр. И что из-за поднявшихся в графстве волнений ей пришлось оставить слуг в Боскоме, чтобы было кому защитить поместье от грабежей, поэтому с собой в дорогу она смогла взять лишь несколько человек. Конечно, такого количества охраны было недостаточно, но Мод надеялась на лучшее, и за ту неделю, что они были в пути, все складывалось удачно. Она уже почти уверовала в благополучное завершение их путешествия, когда вдруг этой ночью они подверглись неожиданному нападению.

– Да, вы, конечно, правы, – сказала Мод, когда он замолчал. – Так могу ли я надеяться, что вы поможете нам? Ведь вы тоже едете в Кембридж? – спросила она, и вдруг, осененная новой идеей, предположила: – Или, может быть, вы держите путь в Лондон?

В Кембридже ей придется нанять новых людей для сопровождения, но почему бы не попросить этого джентльмена доставить их в город?[20] Может быть, посулить ему щедрое вознаграждение? Он не производил впечатления состоятельного человека, хотя лошадь под ним была добрая и стоила немало. Что, если он потратил на нее почти все деньги, что у него были? – Если вам с нами по пути… Мы едем в город, и… и вы… вы не откажетесь сопроводить нас? Я заплачу за неудобства! – с жаром добавила она и поправилась, дабы незнакомец не узнал, какие ценности она везет с собой, и тем не был введен в искушение:

– Вернее, заплатит мой родственник в Лондоне. Он богат и непременно щедро отблагодарит вас, сэр, за оказанную мне помощь.

Она говорила, чуть задыхаясь от волнения, а Кардоне застрял взглядом на ее губах, гоня наплывшие греховные мысли.

– До города?! – удивленно переспросил он и уже собирался добавить, что отправляться в дорогу до Лондона с таким сопровождением было уже не просто безрассудством, а самой настоящей глупостью, но промолчал, решив, что прежде сказал на эту тему вполне достаточно.

– Можете присоединиться ко мне, – небрежно бросил Кардоне, не дожидаясь ее ответа, – женская мольба была приятна, а леди привлекательна, несмотря, а может, и благодаря не слишком удачной встрече с нею.

«Не стоит сопротивляться обстоятельствам, которые свели в пути с молодой женщиной, – со злым удовольствием подумал он, – мало ли к чему это может привести!»

В конце концов, он уже давно не бывал в обществе дамы, равной по положению, не вел куртуазных бесед и не защищал юных дев. Видит бог, он хотел вернуться к той, что принадлежит ему по праву, но не смог. Впереди хватало забот и неизвестности, а юная леди стоит перед ним здесь и сейчас.

– Можете ехать со мной, – повторил он. – Если ваш родственник так богат, что его устроит моя цена, буду весьма польщен. Но не стоит задерживаться, если все дела сделаны. Прикажите своим людям собираться, и тронемся в путь, как только вернутся монахи.

– Благодарю вас, сэр. Можете быть уверены: ваша доброта вознаградится сполна, – ответила Мод.

У нее отлегло от сердца, когда незнакомец – пусть небрежным, даже снисходительным тоном – позволил к нему присоединиться. До Лондона. За определенную цену, сказал он. И, судя по всему, цена эта будет немалая. Что ж, с ним расплатятся щедро. Конечно, не ее кузен, Стивен Стрейнджвей, к которому она ехала. Мод сама отдаст любую сумму за спасение не только собственной жизни, но и жизни своих людей и отца, дальнейшая судьба которого во многом зависит от того, как скоро доберется до Лондона его дочь, и доберется ли вообще.

* * *

Когда вернулись монахи с телами разбойников и эскорт был готов отправиться в путь, на востоке разлился первый предутренний свет, луна таяла в меняющем оттенок небе, словно, выполнив свое ночное дело, уходила на покой.

Кардоне наблюдал, как слуга молодой леди, изрядно хромая, повел гнедую арабку к хозяйке. Но едва он собрался помочь ей сесть в седло, как к ним подоспел Бертуччо, изъявляя готовность поухаживать за леди. Кардоне усмехнулся и вдруг, повинуясь собственному желанию, подошел, отстранил слуг и сам подал руку своей спутнице. Тонкая кисть, затянутая кожей перчатки, легла на его ладонь. Он с трудом удержался, чтобы не сжать ее. Девушка ухватилась за луку седла, и он подставил руку, ощутив плотное прикосновение ее ножки и упругую тяжесть тела, взметнувшегося в седло.

Странно, но его прикосновение почему-то