О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

Корове выпустили кровь, погрузили ее в фургон, и пэр отправился с ней на бойню. Он вернулся, как раз когда мы кончили проверку.

– Ну как? – спросил я. – Тушу приняли?

Он помялся.

– Нет… нет, старина, – сказал он удрученно. – Боюсь, что нет.

– Но почему? Инспектор забраковал тушу?

– Ну-у… собственно, до инспектора я не добрался… Поговорил с разрубщиком.

– И что он сказал?

– Всего три слова, Хэрриот.

– Три слова?

– Да… «А пошел ты!»

– Ах так! – Я кивнул.

Представить себе эту сцену труда не составляло. Дюжий разрубщик смерил взглядом щуплого коротышку и решил, что не стоит отвлекаться ради какого-то оборванца с фермы.

– Не огорчайтесь, сэр, – сказал я. – Попытка не пытка.

– Верно… верно, старина. – Он уронил несколько спичек, расстроенно перебирая свои курительные принадлежности.

Открыв дверцу машины, я вспомнил про пропамидин.

– Не забудьте заехать за мазью.

– Ах черт! Ну конечно! Заеду после обеда. Я очень полагаюсь на этот пром… пра… Чарли, сто тысяч чертей, как его там?

Чарли гордо выпрямился.

– Пропопамид, милорд.

– А, да, пропопамид! – Маленький маркиз засмеялся. К нему вернулось обычное солнечное настроение. – Молодчина, Чарли! Вы подлинное чудо!

– Благодарю вас, милорд. – И Чарли погнал коров назад на луг. Его лицо сияло самодовольством эксперта.

Странная вещь! Стоит съездить к клиенту по одной причине, и обязательно вскоре встретишься с ним совсем по другой. Не прошло и недели и железная хватка зимы ни на йоту не ослабела, как телефон на тумбочке затрезвонил у меня над ухом.

После того как мое сердце, по обыкновению, оборвалось – что, по-моему, ничего хорошего ветеринарам не сулит, – я спросонья выпростал из-под одеяла руку.

– Да? – буркнул я.

– Хэрриот… Послушайте, Хэрриот… Это вы, Хэрриот? – Голос просто содрогался от напряжения.

– Да, он самый, лорд Халтон.

– Чудесно… чудесно… черт возьми, приношу свои извинения, чертовски неприятно будить вас вот так… но тут творится что-то дьявольски странное. – Послышалось легкое постукивание: видимо, возле трубки падали спички.

– Неужели? – Я зевнул, и мои глаза непроизвольно сомкнулись. – Но в чем это конкретно выражается?

– Ну, я сидел с моей лучшей свиноматкой. Она опоросилась и принесла двенадцать хороших поросяток, но вот только что-то очень странное…

– В каком смысле?

– Трудно описать словами, старина… но вы знаете… ну, эта… это… э… нижнее отверстие… из него свисает чертовски длинная красная штука.

Глаза у меня вытаращились, рот раскрылся в беззвучном крике. Выпадение матки. У коровы – тяжелый труд, у овцы – приятная разминка, у свиньи – вообще не поддастся.

– Длинная красная… Когда?.. Как?.. – бессмысленно бормотал я, заранее зная ответы.

– Просто взяла да и выскочила, дорогой мой. Я ждал еще одного поросенка – и на тебе! Просто напугала меня.

Под одеялом пальцы у меня на ногах скрючились. Какой смысл объяснять ему, что за мою недолгую практику я пять раз сталкивался с выпадением матки у свиней и все пять раз ничего не сумел сделать. И пришел к выводу, что нет способа водворить матку свиньи на место.

Но попытаться я был обязан.

– Сейчас приеду, – пробормотал я.

И посмотрел на будильник. Половина шестого. Жуткое время! Ночному сну положен конец, и уже не остается шансов вздремнуть часок до начала дневных трудов. А с тех пор как я женился, то и вовсе возненавидел ночные выезды. Возвращаться к Хелен было чудесно, но по той же причине стало куда тяжелее расставаться с ее милой теплотой и выходить в негостеприимный темный мир снаружи.

Пока я ехал на халтонскую ферму, воспоминания о тех пяти свиньях отнюдь не скрашивали дорогу. Я испробовал все: полную анестезию, подвешивал их головой вниз, направлял струю из шланга на вывернутый орган и все время толкал, напрягался, обливался потом, возясь с огромной бесформенной массой, которая никак не засовывалась обратно сквозь до нелепости узкое отверстие. Итогом всякий раз становилось превращение моей пациентки в отбивные и сокрушительный удар по моему самолюбию.

Луна зашла, и мягкий свет, падавший из дверей свинарника, контрастировал с темными силуэтами строений вокруг. Лорд Халтон ждал меня на пороге, и я решил, что обязан предупредить его.

– Должен сказать вам, сэр, что положение крайне серьезное. Вам следует знать, что свинью часто приходится пускать под нож.

Глаза маленького маркиза расширились, уголки рта поползли вниз.

– Неужели! Так неприятно… одна из лучших моих свиней. Я… я немного к ней привязан.

На нем был свитер с высоким воротом, до того заношенный, что длинные махры доставали ему чуть не до колен; он попытался раскурить трубку дрожащими руками, и вид у него был самый несчастный.

– Но я сделаю что смогу, – поспешил я добавить. – Всегда ведь есть шанс на удачный исход.

– Спасибо! – От облегчения он уронил кисет, а когда нагнулся за ним, из открытого коробка к его ногам посыпались спички. Мы подобрали их и наконец вошли в свинарник.

Реальность оказалась ничуть не лучше того, что рисовалось моему воображению. Слабый свет единственной электрической лампочки над закутком озарял невероятно длинную, очень плотную на вид красную вывороченную матку, которая тянулась от зада крупной белой свиньи, неподвижно лежавшей на боку. У сосков толкали и пихали друг друга двенадцать розовых поросят, – видимо, сосать им было почти нечего.

Раздевшись, я погрузил руки по плечи в ведро, над которым клубился пар, от всей души желая, чтобы матка у свиньи была маленькой, коротенькой и не этой жуткой формы. Угнетала меня и мысль, что тут я не мог рассчитывать ни на какие искусственные приспособления. Существовало множество хитроумных приемов и различных инструментов, но в этом тихом хлеву находились только свиньи, лорд Халтон и я. Я знал, что его сиятельство будет очень рад стать моим помощником, но я по прошлому опыту знал, что руки у него будут заняты курительными принадлежностями и он обязательно что-нибудь уронит, а потому его помощь оставляла желать лучшего.

Я опустился на колени позади свиньи, чувствуя, что полагаться могу только на себя. И едва я обхватил обеими руками вывалившуюся матку, как мной овладело неколебимое убеждение, что и в шестой раз меня ждет полная неудача. Водворить эту бесформенную массу на ее место? Нелепость этой идеи стала только еще более явной, когда я начал заталкивать ее внутрь. Не произошло ровным счетом ничего.

Я накачал свинью снотворным, и она не тужилась, мешая мне. Просто матка была слишком, слишком велика. Сверхъестественным усилием я сумел пропихнуть несколько ее дюймов в вагинальное отверстие, но, едва я расслабился, она вновь полностью выскочила наружу. Все во мне требовало бросить эти попытки немедленно: конец может быть только один, а меня, помимо всего, одолевала слабость, которую испытываешь, работая в предутренние часы, – все тело будто свинцом наливалось.