Джордж Лукас. Путь Джедая - Брайан Джей Джонс

Одним из самых запоминающихся проектов стали детально сконструированные американские горки детского размера, построенные с помощью всегда на все согласного Пламмера: они взяли проволочную катушку с телефонным кабелем, чтобы с ее помощью втаскивать вагонетку на верх крутого склона; затем вагонетку отпускали вниз по череде крутых спусков к земле. «Не знаю, как мы никого не убили», – признавался Пламмер[47]. «Кажется, они были высотой чуть больше метра, но ведь это мы их сделали. Было весело, это было великолепное событие; пришли дети со всего района. И мы вроде как даже прославились. Джордж был изобретательным. Он не был лидером, но у него было такое богатое воображение… Ему в голову всегда лезло множество идей»[48].

«В детстве мне нравилось фантазировать, – рассказывал Лукас. – Но в свои фантазии я включал все технологические игрушки, которые мог раздобыть, вроде моделей самолетов и автомобилей. Наверное, развитие этого интереса и привело к тому, что занимало мой разум много позже – к “Звездным войнам”»[49]. В другом интервью: «То, что я делал, будучи взрослым, редко было вдохновлено событиями детства»[50]. По крайней мере так он всегда заявлял.

В отличие от будущего друга и соавтора Стивена Спилберга, помещавшего детскую магию в центр многих своих фильмов, Лукас никогда не имел романтического или идеализированного взгляда на детство. «Я очень хорошо осознавал, что взросление – это не так уж приятно… скорее страшновато, – говорил Лукас позднее. – Помню, что я часто бывал несчастлив. Не по-настоящему несчастлив, нет – я все-таки наслаждался своим детством. Но думаю, все дети, так или иначе, чувствуют себя подавленными и перепуганными. Я отлично проводил время, но мое самое сильное детское впечатление – как будто я всегда ждал, что на меня прыгнет злой монстр, притаившийся за углом»[51].

Иногда этими чудовищами были дети из его же района, которые издевались и угрожали маленькому Джорджу-младшему: прижимали его к земле, стаскивали ботинки и кидали их на газон под разбрызгиватели. Джордж даже не пытался сопротивляться, так что его сестре Венди приходилось прогонять задир и лезть за промокшими ботинками[52].

Поэтому понятно, что невысокий Лукас на протяжении значительной части жизни искал кого-то на роль старшего брата, кто был бы его наставником и защитником. Одним из первых таких наставников стал жених Энн, самой старшей сестры Джорджа; Лукас был безусловно предан ему. «Это один из путей обучения, – признавал Лукас позже. – Вы прилепляетесь к кому-нибудь, кто старше и мудрее вас, изучаете все, чему он может научить, а затем двигаетесь к собственным свершениям». Когда молодого человека убили на Корейской войне, Лукас впал в депрессию. Неудивительно, что он всегда оглядывался на свое детство с несколько смешанными чувствами. Это было «обычное, сложное, депрессивное детство, переполненное страхами и тревогами по любому поводу, – говорил Лукас. – Но в целом мне оно нравилось. Было не так уж плохо»[53].

Так же противоречиво он отзывался и о Модесто. Многие годы в его разговорах о родном городе проскальзывало легкое смущение. Прошли годы, прежде чем он с гордостью признал себя сыном Модесто – фильм «Американские граффити» практически превратил город в памятник. Но первые несколько десятилетий жизни Лукас стеснялся своей родины. Когда его спрашивали, откуда он родом, Лукас расплывчато отвечал: «из Калифорнии». Если его продолжали донимать, он признавался, что родом «из Северной Калифорнии», иногда более точно говорил «к югу от Сан-Франциско» и только потом, наконец, бормотал: «Модесто»[54]. Тем не менее он признавал очарование родного города. «Модесто будто сошел с картин Нормана Роквелла [55], с обложки журнала “Бойз Лайф”… Субботними днями там сгребали листья и жгли костры, – описывал Лукас позднее. – В общем, классическая Америка».

А для мальчика, который рос в пятидесятые годы, классическая Америка предполагала посещение воскресной школы – эту обязанность Лукас быстро возненавидел. «Достаточно повзрослев, лет в двенадцать или тринадцать, я начал бунтовать против этого»[56][57]. Кстати, уже в детстве у Лукаса были сложные отношения с Богом. В шесть лет, в том возрасте, когда для большинства детей Бог – это бородатый мужчина на небесах, Лукас пережил «очень глубокий» мистический опыт, который повлиял на его представления о духовности в дальнейшей жизни и работе. «Все вертелось вокруг Бога», – вспоминал Лукас. Он спрашивал себя: «Что такое Бог?» И не только об этом, еще: «Что такое реальность? Что это?» «Как будто идешь по дороге и внезапно останавливаешься: так, секундочку… Что такое мир? Кто мы? Кто я? Какое у меня место в мире, что вообще здесь происходит?»[58] Лукас раздумывал над этими вопросами много лет, исследовал их и через создание Силы в «Звездных войнах» попытался дать на них ответы.

«У меня сильные чувства к Богу и природе жизни, но я не принадлежу к какому-то конкретному вероисповеданию», – говорил Лукас позднее[59]. Хотя Лукаса вырастили в среде методистов, его больше завораживали службы в немецкой лютеранской церкви, к которой принадлежала Тилл; там прихожане все еще носили чепчики и шляпы с широкими полями и говорили громким благоговейным тоном. Лукаса впечатляла выверенность их ритуалов, которые больше походили на сложную хорошо написанную пьесу, где все точно знают свои роли. «Такие церемонии дают людям нечто весьма важное», – признавал Лукас[60]. Он всегда проявлял «любопытство – теоретическое – к хорошо организованной религии», а его взгляды на Бога продолжали меняться со временем[61]. В конце концов он описал свою веру, как слияние методизма и буддизма. («Это округ Марин, – сказал он в 2002-м, подразумевая, что область известна своими левыми политическими взглядами. – Мы все тут буддисты»[62].) Но в ранний период жизни он оставался верующим, пусть и разочарованным, методистом. Джордж Лукас-старший не допустил бы иного.