Джордж Лукас. Путь Джедая - Брайан Джей Джонс

Несмотря на все трудности, детская газета попала на страницы «Модесто Би»; статью сопровождала фотография Джорджа и Челлини, склонившихся над свежим выпуском за серьезным обсуждением своего детища. Лукас с коротким ежиком и в свободной футболке с тропическим принтом уже понимал: нужно хорошо показать себя, чтобы соответствовать роли известного репортера «Горна», – и потому лихо заложил за правое ухо остро заточенный карандаш[100].

Вскоре «Горн» закрылся. Челлини расстроился из-за потери дохода, который надеялся получать от продажи «порядка двухсот экземпляров в неделю» по центу за каждую, но Лукас даже не думал об этом. Он рассказал «Модесто Би», что участвовал в затее не ради денег. Все заработки от «Горна» он планировал вкладывать в газету, оплачивать работу разносчиков и возмещать «Л. М. Моррис» стоимость бумаги, чернил и печатных форм[101]. Лукас мог не осознавать или не ценить этого, но отец – и Скрудж МакДак – хорошо его обучили: думай нетипично, верь в себя и инвестируй в себя, если можешь. Но всегда возвращай долги.

Схожую деловую хватку Лукас показывал и в обращении со своими карманными деньгами. Под крышей Джорджа-старшего нужно было зарабатывать, и отец ожидал от Джорджа-младшего и его сестер выполнения работы по дому в обмен на деньги. Главной еженедельной обязанностью Джорджа-младшего была стрижка лужайки с помощью огромной ротационной газонокосилки – эта задача давалась тяжело, и вскоре он возненавидел ее. «Трава там росла жесткая, а я был маленьким ребенком», – вспоминал Лукас[102]. Но в итоге стрижкой газона он заработал достаточно денег и, заняв небольшую сумму у матери, смог купить бензомоторную газонокосилку, которая значительно облегчила его труд. Лукас сумел определить, что ему требуется для решения проблемы, а затем вложил в это решение свои собственные деньги. Инвестируй в себя. Отец с неохотой выразил восхищение.

Возможно, скупо выдавая детям карманные деньги с лекциями о бережливости и трудолюбии, Джордж-старший руководствовался благими намерениями. Но они с сыном никогда не понимали друг друга полностью. «Он никогда меня не слушал. Он был любимчиком матери, – говорил Джордж-старший о своем единственном сыне. – Если он хотел фотоаппарат или еще что-нибудь, он это получал. Его сложно было понять»[103]. Чем больше Джордж-старший пытался внушить сыну свои методистские ценности, тем больше сын бунтовал и разочаровывал его. «Он консервативный человек, который сам всего добился, – рассказывал Лукас позднее об отце, – с множеством предрассудков, которые меня невероятно раздражали»[104].

Напряженные отношения с сыном, должно быть, особенно разочаровывали Джорджа-старшего еще и потому, что компания, которую он надеялся ему передать, процветала. В 1956 году бизнес был на подъеме. Джордж-старший перенес магазин по новому адресу – Первая улица, 1107 – это была первая перемена места за пятьдесят лет существования компании. И открыл компанию «Лукас», ставшую единственным поставщиком новых копировальных машин в тех краях. С ростом бизнеса Джордж-старший начал подыскивать более подходящий статусу семьи роскошный дом. Коттедж на Рамона-авеню был продан, и Лукасы переехали в дом в стиле ранчо, с бассейном, расположенный на пяти гектарах, засаженных ореховыми деревьями, по адресу Сильван-роуд, 821. Новый дом Лукасов располагался всего в восьми километрах от Рамона-авеню, но по меркам Модесто и для Джорджа-младшего это было все равно что улететь на другую планету.

Позднее Лукас признавался, что переезд его «сильно расстроил»: «Я был очень привязан к тому дому [на Рамона-авеню]»[105]. И это вызвало внутренний бунт. «Он изменился, – вспоминал Джон Пламмер. – Увлекся музыкой, еще больше замкнулся в себе. Стал почти хулиганом… и, как мне кажется, связался с плохой компанией». Подобные предположения раздражали Лукаса. «Просто я общался со всеми, – объяснял он. – Я был мелкий и веселый. Со мной здорово было дружить, и легко заводил приятелей»[106]. Так он думал. Однако истина заключалась в том, что Лукас, как и миллионы подростков, открыл для себя рок-н-ролл.

Лукас учился играть на самых разных инструментах, и, хотя ни один из них его не интересовал, музыку в целом он любил. Ребенком он обожал марши Джона Филипа Сузы [107], потому что интуитивно осознавал важность таких музыкальных тем и ему очень нравилось, как волнующе отдается стуком в груди хороший громкий марш. Но его жизнь изменилась в сентябре 1956 года, когда Элвис Пресли нахально и задиристо исполнил четыре песни на «Шоу Эда Салливана». В октябре 1957-го Элвис выступал в Сан-Франциско, и Лукас был на этом концерте. Рок-н-ролл – и Элвис – остались с ним навсегда. Каждый день после школы Лукас запирался в своей новой комнате на Сильван-роуд, читал любимые комиксы, ел шоколадные батончики и пил кока-колу под пульсирующие звуки рок-н-ролла, вырывающиеся из маленького проигрывателя. За следующее десятилетие он соберет «гигантскую» коллекцию рок-н-ролльных пластинок[108][109].

В 1958-м Лукас начал учиться в старшей школе имени Томаса Дауни и, как водится, получал хорошие оценки по рисованию и музыке, по всем же остальным предметам стремительно катился вниз. «Нет, не отстающий, скорее середнячок, – рассказывал Лукас позднее. – Получал тройки, иногда тройки с минусом. Но отличником я точно не был»[110]. Это еще мягко сказано; в конце первого года в старшей школе ему выставили двойки по естественным наукам и английскому языку. «Я все время витал в облаках, – вспоминал Лукас. – Меня не числили глупым учеником. Считали, что я могу добиться большего, но не хочу реализовывать свой потенциал. А мне было невыносимо скучно»[111].

Настоящей школой для него был собственный дом. Лукас начал заниматься фотографией и переоборудовал пустующую ванную комнату в проявочную. Он сам обучился основам и фотографировал самолеты, когда они пролетали над головой; в итоге так набил руку, что удавалось поймать в кадр свою кошку в прыжке. Но как остальные уроки уступили первенство искусству и музыке, так и занятия фотографией через некоторое время начали соперничать с новой страстью, которая почти полностью поглотила следующие шесть лет его жизни – и чуть ли не саму жизнь. «Мои подростковые годы были отданы автомобилям, – вспоминал Лукас. – С четырнадцати до двадцати лет они занимали главное место в моем мире»[112].