Странник по духовным мирам - Гвидо Франчецце

крепко держало нечто, подобное огромной цепи, и после нескольких бессильных попыток я упал и лишился сознания.

___________________

Очнувшись, я исполнился радости, увидев, что моя возлюбленная снова вернулась ко мне. Она стояла рядом и выглядела на этот раз такой же, какой я видел её на Земле, но была бледна и грустна и в глубоком трауре. Звезда исчезла, всё вокруг поглотила тьма, но не всепоглощающий мрак: там, где находилась она, сохранялось бледное и слабое сияние, при свете которого я мог видеть, что она несла в руках цветы — белые цветы. Она склонилась над длинным низким холмиком свежей земли. Я приблизился и увидел, что, возлагая цветы на этот низкий холмик, она льёт безмолвные слезы. Она тихо пробормотала: «О, любимый! Любимый мой! Неужели ты никогда не вернёшься ко мне? Неужели ты действительно умер и ушёл туда, куда не может последовать за тобой любовь моя, туда, где ты не услышишь больше моего голоса? Любимый! О, мой любимый!»

Она встала на колени, а я был рядом, совсем близко, хотя и не мог прикоснуться к ней. Я также преклонил колени и взглянул на длинный низенький холмик. Ужасное потрясение охватило меня, так как я наконец-то понял, что я — мертвец и стою перед собственной могилой.

Глава 2. Отчаяние

«Я умер! Умер!» — в отчаянии воскликнул я. — «Нет, не может быть! Ведь мертвые ничего уже больше не чувствуют! Они — прах! Они разлагаются и превращаются в ничто! Для них ничего больше не существует! Они же ничего не ощущают, иначе вся моя хвалёная жизненная философия — ложь, обман и тогда выходит, что душа умершего продолжает жить, даже после того, как тело превращается в прах».

Так учили меня священники из моей церкви, но я, слепой озорник, презирал их как глупцов, которые с какой-то своей целью учили, что человек оживает снова, чтобы попасть на небеса, пройдя вратами, ключи от которых находятся лишь в их руках, ключи, которые поворачиваются только при блеске золота и по велению тех, кому платят за то, чтобы они произнесли заупокойные мессы за души усопших. Эти священники затуманивали головы глупых напуганных женщин и слабохарактерных мужчин, которые, поддаваясь страху, внушённому им ужасными рассказами об Аде и Чистилище, отдавали всё, и тело и душу, чтобы купить себе иллюзорную привилегию, которая была им обещана. Я никого из них не слушал. Я слишком много знал о священниках, об их тайной для посторонних глаз жизни, чтобы слушать их праздные рассуждения, их пустые обещания прощения, которого они не могли дать. Я говорил им, что, когда придёт время, я встречу свой конец с мужеством человека, знающего, что смерть означает для него конец всего; поскольку, если священники ошибаются, кто тогда остаётся прав? Кто знает, что ждет нас в будущем и верно ли, что Бог существует? Только не живые, ибо они лишь теоретизируют и строят догадки. Но и не мертвые, ибо ни один из них не вернулся, чтобы рассказать нам об этом. И вот теперь я стою рядом с этой могилой — собственной могилой! — И смотрю, как моя возлюбленная, взывая ко мне, мертвому, возлагает на неё цветы.

Под моим взглядом могильный холм постепенно стал прозрачным, и я увидел внизу гроб, на котором стояло моё имя и дата моей смерти. Сквозь крышку гроба я увидел внутри белую неподвижную форму, в очертаниях которой я узнал себя самого. К своему ужасу, я заметил, что это тело, уже тронутое следами разложения, могло вызвать не более, чем отвращение. Красота исчезла, черты стали почти неузнаваемыми; а я стоял там, в полном сознании, переводя взгляд то на тело в гробу, то на себя. Прикосновением рук я осязал каждый член своего тела, каждую знакомую черту своего лица. Понимая, что умер, я, тем не менее, ощущал себя живым. Если это — смерть, выходит, те священники были правы. Мертвые живут, но где? В какой стране? Возможно ли, что эта тьма — Ад? Должно быть, для меня не нашлось иного места. Я был таким пропащим, таким недостойным их церкви, что для меня не нашлось места даже в Чистилище.

Я отринул всё, что связывало меня с их церковью. Я так презирал её, размышляя, что церковь, которая знала о том, что многие из самых уважаемых её служителей не имели права быть духовными пастырями для кого бы то ни было, попустительствовала им. В церкви были достойные люди, это так, но была также и масса бессовестных злодеев, подробности, жизни которых были у всех на устах, те, кого откровенно повсюду высмеивали; церковь, претендовавшая на то, чтобы быть примером для людей, вместилищем истины, тем не менее, не изгоняла из своих рядов этих бесчестных людей. Более того, она продвигала их на всё более высокие почётные посты. Никто из живших на моей родине и видевших ужасные злоупотребления властью не удивился бы росту революционного подъёма в попытке сбросить ненавистное иго. Тех, кто может вспомнить социальные и политические условия, которые сложились в Италии в первой половине этого века, и то, какую роль римская церковь сыграла в поддержке поработителей, опутывавших страну оковами, а также тех, кому известны подробности её внутренней организации, пронизанной густой шпионской сетью — как среди священников, так и среди обычных горожан — до такой степени, что люди страшились и шепотом выражать свои мысли даже в своём ближайшем окружении, боясь, как бы он или она не выдали говорившего священнику, а тот, в свою очередь, — правительству; тех, кто помнит тюрьмы, забитые несчастными людьми и даже теми юными мальчиками, которые не были повинны ни в каком преступлении, за исключением любви к своей стране и ненависти к угнетателям; тех, говорю я, кому знакомо всё это, не удивит горячее негодование и жгучая страсть, которая сжигала сердца сыновей Италии и которая наконец вступила в непримиримый конфликт человека с попранной верой в Бога и в Его так называемого Представителя на Земле и подобно урагану разрушила все связи с ним, стерла в порошок все человеческие надежды на бессмертие, если его можно было обрести лишь ценой подчинения церковным декретам. Итак, столь бунтарским, столь язвительным было моё отношение к церкви, в которой я был крещён, что в лоне этой церкви не было места для меня. Если исходящие из неё анафемы могли отправить душу грешника в Ад, то, несомненно, именно это и произошло с моей душой.

И всё же, думал я, глядя на