В другой стране - Ольга Яблочкина

отвечал на его вопрос, вновь уставившись в эту проклятую стеклянную стенку, а потом медленно покачал головой.

– Не могу. К такому же надо готовиться заранее, за год уж точно! И потом… уровень моего английского достоин того, чтобы его занесли в Книгу Рекордов Гиннеса.

– Да уж, я помню твои результаты за последний тест в школе.

Ответом послужил второй подзатыльник, которому уже не суждено было остаться безнаказанным, после чего Чонсу, потирая ушибленную руку чуть выше локтя, повторил заказ.

– Работаешь у Канга? – встрял в разговор бармен, наливая очередной стакан пива. – Говорят, он не у одного несчастного неудавшегося студента всю кровь выпил.

– Правда? – Чонсу поднял на него глаза, словно побитая собака, которую приманили добрым словом.

– Таких историй я слышал уже сотню, – подтвердил бармен. – И поверь, многие из них похуже твоей.

Бармен, мужчина лет тридцати, с ловкими руками, привыкшими натирать стаканы и взбалтывать всевозможные коктейли, и пронизывающим, немного хитрым взглядом, которого можно было называть Ник, если верить бейджику, и имя которого на самом деле оказалось Окхи, рассказал одну из тех историй, обилиями которых похвалился только что. И если такая история действительно имела место в недавнем прошлом, а именно два года назад, то Окхи оказался прав на все сто, а то и двести процентов, и судьба Чонсу, и правда, была не такая уж и ужасная, как он ее описывал. Некий Унсим, часть биографии которого совпадала с недавней биографией самого Чонсу, прожил некоторое время более плачевно, чем последний мог себе представить.

– Тот парень, Унсим, пришел сюда один в тот вечер, долго молчал, но после того, как он выпил целую бутылку сочжу* в одиночку, и прекратилось его молчание, – говорил Окхи. – А как вы знаете, работа бармена, помимо выполнения заказов, – выслушивать и соглашаться. Тогда я перевыполнил свою работу на месяц вперед. Но он был секретарем Канга, может, тебе повезло, что ты на более низкой должности? И если ему верить, то он работал чуть ли не двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Бумаги, кофе, бумаги и еще раз бумаги. А как-то раз поздно вечером, чуть ли не ночью…

– Эй, Ник, плесни-ка еще стаканчик! – раздался громкий грубый голос мужчины, судя по виду которого можно было бы сказать, что ему уже хватит. Девица, висевшая у него на шее, только подтверждала такое предположение.

Бармен так и не договорил начатую историю горемыки, поспешив выполнить накопившиеся заказы за барной стойкой.

Стрелки часов бесчувственно выполняли свои точные положенные им движения, приближая быстро наступающую ночь. Сидеть в атмосфере, в составе которой большинство процентов занимал табачный дым, больше не имело смысла, и друзья вышли из бара в десятом часу, блаженно вдыхая относительно чистый воздух, если не принимать во внимание выхлопные газы. Августовское небо пестрело звездами, яркими и не очень, свою лепту на нем вносили и еле видные спутники, а иногда проносились и падающие маленькие обитательницы неба, призывая своим падением загадывать желания, которые обязательно сбудутся после этого, но… ради такого волшебства нужно держать голову поднятой к небу почти всю ночь, если улыбнется удача, и не будет хмурых облаков, и, самое главное, если есть что загадывать. Ни у Минкё, ни у Чонсу времени держать голову, задранной кверху, не было, и уж точно не было и желания.

– Но все-таки интересно, что там случилось у того парня ночью? – вдруг вспомнил Минкё незавершенную историю, когда они уже вышли из вагона метро и теперь поднимались на поверхность, окружавшую Хвачхон. – Окхи так и не договорил.

– Кто его знает… – Чонсу пожал плечами. – Может, компьютер разбил бейсбольной битой, когда уже все надоело.

– И выбросил из окна на машину Канга?

– О, было бы неплохо, – Чонсу сдержанно усмехнулся, тут же подавив непрошеное веселье. – Но…

– Чего?

Минкё попытался ударить по валявшемуся на малолюдной дороге камню, промахнулся, на этом вовсе не сдавшись, попробовал снова, хотя заслать ни в чем не повинную бесформенную субстанцию куда подальше, а именно в кусты, росшие вдоль тротуара, получилось только с третьей попытки. Раздавшемуся через несколько секунд звуку, обозначившему столкновение двух твердых тел, каменного и металлического, вторил еле сдерживаемый смех по правое плечо ударившего. В конце концов, побороть смех Чонсу не удалось, а с ним этому прекрасному явлению поддался и Минкё.

– Так все-таки ты уезжаешь… когда уезжаешь? – произнес Чонсу, отсмеявшись, наконец.

Минкё потребовалось еще некоторое время, чтобы оправиться от беспричинного смеха.

– Скоро, – наконец, ответил он. – Послезавтра.

– Скоро… – тихим эхом повторил Чонсу.

Он повернулся в нужном направлении, подождал еще немного, сделал шаг, второй, медленно пошел по вконец опустевшей улице. За ним последовал и Минкё.

– Ведь проводишь в аэропорту? Увидимся послезавтра в последний раз? – спросил он друга, догнав его. – А то ведь больше и некому провожать. Отец работает. Чонг, Тэ Вон и… короче, все уже усердно учатся в университетах, колледжах, а отдать последнее предпочтение Юнджу, Гёнъын или Ёндэ, только одной из них, я не в силах, – картинно развел руками Минкё. – Хотя, может…

– Да провожу, провожу, увидимся послезавтра, – прервал сложные рассуждения Чонсу. – И надеюсь, не в последний раз, – почти неосознанно добавил он совсем тихо, что сам не услышал собственного голоса – рокот двигателя проезжавшего мимо автомобиля заглушил все звуки.

Но ни автомобиль, ни целый танк маленькой звездочке, решившей вдруг покинуть уютный темно-синий шелк, помехой никогда не служили и не послужили на этот раз – она тихо и незаметно упала, коснувшись горизонта.

*Сочжу – традиционный спиртной напиток.

Утро шестнадцатого августовского дня оказалось хмурым, и время от времени накрапывал слабый дождь. Наверное, в дождь хорошо уезжать, ведь в непогоду покидать привычное место будет не так грустно. Грустил ли он о родном городе, о друзьях и родных, с которыми он прощался практически в течение всего предыдущего дня, о привычной жизни… грустил ли Минкё обо всем, с чем привык жить в тот день, он бы и сам не мог сказать, и не только кому-то, но и самому себе. И, тем не менее, он уезжал туда, где был всего лишь несколько раз, непродолжительных, но оставивших массу впечатлений.

Как бы ни беспокоился о Минкё его отец, просто не имевший возможности проводить своего сына в длительную поездку из-за работы, сколько бы ни потратила бумажных носовых платочков Ёндэ, забыв о том, что Минкё сам расстался с ней полторы недели назад, и погрустив чуток о том, что не увидит его еще полгода, сколько бы ни отправляли его друзья сообщений о хорошей поездке в тот день,