Три дня без Веры - Вера и Марина Воробей

– Папа, многие люди переписываются. Что туттакого?

– Что такого? Ничего, кроме того, что тывлюбилась. Влюбилась, как последняя дура! Вера, ему тридцать лет!

– Игорь, – на пороге стояла Ольга Сергеевна, –ты опоздаешь на работу.

– Я пью кофе! Разве ты не видишь?!

Вера взяла со стола письма, которые вчерараспечатала (как глупо!), быстро одел ась и, уже стоя в дверях, сказала,размазывая по лицу слезы:

– Я тебя ненавижу!

– Вера! – успела крикнуть Ольга Сергеевна. -Подожди!

Но Вера уже была на лестнице.

– Я бы никогда не решилась прийти, – сказалаВера. – Я понимаю, это неудобно.

– Ерунда. Садись. – Нина подвинула к ней стул.

Немного полная и в то же время необыкновенноизящная, она была полна скрытой энергии, но избегала лишних движений. Ееогромные серые глаза, крупный нос и широкие скулы – все это мало напоминалолица, которые смотрят на нас с обложек модных журналов, но в ее лице былоособенное изящество, точность линий, законченность. Нина была необыкновеннохороша.

У них никогда не было близких отношений,просто Вера не знала, куда пойти. В конце концов, Нина ее двоюродная сестра.

– Понимаешь, – сказала Вера. – Я не могу тудавернуться. Просто не могу.

Нина небрежным движением поправила прическу.

– Это из-за отца?

– Нина, он читает мои письма. Понимаешь, безспроса!

– Понимаю.

Нине было девятнадцать, но выглядела онастарше – может, потому, что с детских лет чувствовала себя женщиной, настоящейженщиной, светской львицей, а может, просто потому, что многое повидала насвоем веку: и бедность, и пьяные скандалы.

– Понимаю, – задумчиво повторила Нина. – Но тыне можешь уйти из дома.

– Почему не могу? – удивилась Вера. – А ты?

Ты же живешь одна.

– Я учусь. И потом...

Год назад умер ее отчим. Он пил, и с ним былотрудно. Но чтобы уйти из дома? Он бы ее убил. А может, в Самаре просто некудабыло идти. Когда ей исполнилось семнадцать, она уехала в Москву, а родителямсказала: «Закончу Литературный институт – буду писать книги, а тут можно отскуки умереть. Если не пустите, буду пить – тогда узнаете. Вы этого хотите?»Отчим страшно ругался, а мать плакала, но отпустили – потому что в Москвевсе-таки перспективы. А что Самара? Правда, профессию Нина выбрала бестолковую,но это ничего – будет, как Александра Маринина, писать книги. В школе Нина велав стенгазете рубрику «Забавные истории», и, надо же, так ловко у нее выходило.И откуда это у нее?

– Вера, подумай.

– Я уже подумала. Можно, я у тебя останусь?Хотя бы на одну ночь – я сейчас не могу его видеть.

– Остаться ты можешь, – сказала Нина. –Пожалуйста, оставайся – живи сколько нужно: соседку отчислили – койка свободна,а комендант – мой друг. Но ты должна подумать. Иди домой – вы помиритесь, изавтра ты даже об этом не вспомнишь. А жить на что будешь? – сообразила Нина. –У тебя деньги есть?

– Нина, – сказала Вера решительно, – если тыне разрешишь мне остаться, я буду ночевать на улице. Я его ненавижу. А деньги уменя есть: я иногда беру у мамы переводы.

– Вера, ты должна подумать.

– Я уже подумала.

– Тогда я иду ставить чайник, – сказала Нина.- Вдвоем все-таки веселее. Я сейчас.

Нина взяла чайник и вышла, а Вера осталасьодна в пустой комнате с обшарпанными обоями и люстрой, засиженной мухами.Занавесок на окнах не было, а на кроватях – их тут было две – лежали тусклыезеленые покрывала. У кровати стоял письменный стол, заваленный книгами итетрадями и заставленный банками и разной снедью. У окна – другой письменныйстол, но на нем, кроме настольной лампы, ничего не было – наверное, соседкауехала недавно.

Нельзя сказать, чтобы комната выглядела уютно,но тут было хорошо, потому что в спертом воздухе витал дух свободы, потому чтоу каждого предмета имелась своя история – будь то зачитанный до дыр учебник илистарый стул, на котором кто-то нацарапал: «Хамы! Это мой стул!»

Нины долго не было. Наконец она вошла сдымящимся чайником в руках.

– Ждала, пока закипит, – объяснила Нина, а тосвистнут.

– Свистнут? – удивилась Вера. – Чайник?

– Чайник, – передразнила ее Нина. – У меняоднажды сковородку украли – вместе с яичницей. Тут надо держать ухо востро.

– Смешно, – улыбнулась Вера. – Кому моглоприйти в голову украсть яичницу?

– Когда есть хочется, еще не такое придет в голову.У моей соседки украли кастрюлю супа – целую кастрюлю, представляешь?

– Нет, не представляю.

– Завтра, – сказала Нина, – поговорю скомендантом, чтобы выписал тебе пропуск. – Значит, я остаюсь?

– А мама? Ты позвонишь домой?

У Нины был опыт. И Вера решила во всемполагаться на нее. Ей было не у кого спросить совета. Ей было некуда идти. АНина старше и всегда знает, что делать.

– А что сказать? – спросила Вера.

– Скажи, что ты жива. Их нужно предупредить,пока они не подняли на ноги милицию. Телефон на лестнице, у лифта.

– А ты не сходишь со мной? – попросила Вера.

Трубку сняла мама.

– Вера! Вера, это ты?!

Вера заслонила трубку ладонью.

– Это мама, – сказала она шепотом. – Чтоговорить?

- Главное – не говори, что ты у меня.

– Мама, это я.

– Скажи что ты у друзей, – объяснила Нина.

– Мама, со мной все в порядке. Я у друзей.

– Какие друзья? Вера, десять часов!

– Я не приду, – сказала Вера. – Я останусьтут.

– Вера!

– Извини.

И она положила трубку.

Все кончено. У нее больше нет дома. У нееникого нет. И пускай. Только маму жалко. Мама невиновата. Но она туда невернется – никогда.

– Я его ненавижу, – тихо сказала Вера. –Ненавижу.

Ночью Вера видела сон: она бродила понезнакомому городу, заглядывала в пустые окна, звала кого-то. Она заблудилась.Узкая улица петляла среди домов. Нет, это были не дома, это была глухая стенаиз красного кирпича – по одну сторону улицы и по другую: ни окон, ни дверей, ниарки, куда можно свернуть. Впереди, насколько хватало взгляда, не было ни души.Ей показалось, что кто-то идет за ней следом, – Вера обернулась: трое в красныхтрико стояли поодаль. Однажды она ходила с классом в театр: там был человек вкрасном трико – он изображал духа огня. Но их было трое. Стоит сделать шаг, иони бросятся в погоню. Она побежала что было сил но ноги не слушались. Сейчасони ее схватят, сейчас...