Между - Альвдис Н. Рутиэн

Смех и свет. Сумей сыскать смысл счастья. Сыщешь ли свободу, сыщешь ли спокойствие, если сам себя серьезностью скуешь?

Развей гордость радостью. Прогони печаль песнью.

Осмелься смеяться.

Сгниет грозное, стихнет слава, скукожится коварство, померкнет мрак – но останется смех.

Легким облаком взлетишь, смехом страх сокрушишь, радостью превзойдешь ревность, песнью проложишь путь.

Сбрось серьезность, стань смелым – без злости, зависти, заботы.

Поверь песне. Пройди по-над печалью.

* * *

Марх не сказал бы, что понял песнь Дрозда, но от нее ощутил прилив новой мощи, силы, которой нет границ, могущества, которого хватило бы, чтобы свернуть землю, будь одно кольцо в небе, а другое в тверди.

– Каба-ан! – Марх не кричал, он звал безмолвно, сердцем, волей, душой. Он хотел этой битвы, он ощущал себя могучим, сильнее шквала моря и напора прибоя, он чувствовал в себе всю незримую жизнь земель Корнуолла – и людских, и нечеловеческих.

И имя противника пришло само:

– Гру-угин!

Гордый и властный, юный Король ждал соперника. Звал соперника.

Требовал.

Земля вспухла, давая выбраться… чудищу преисподней? одному из властителей земли? бойцу священной схватки?

Его можно было назвать как угодно.

Его шерсть отливала серебром. Смертоносный зверь, один из хранителей Корнуолла.

Против Короля. Еще не провозглашенного, но уже подлинного.

Гругин бросился на Марха, и удар Кабана был бы ужасен…

Был бы.

Откликнись мне, моя земля.

Как женщину пронзает плоть мужа, так тебя наполняет моя сила. Я властен над тобой – больше, чем любой из мужчин властен над любой из жен.

Мне достаточно захотеть – и сомкнутся скалы. Достаточно одного усилия воли – и земля станет непролазной топью.

Кабану не взобраться на отвесные скалы. Кабану не выбраться из гибельных болот.

Остры его клыки – но бессильны против каменных стен. Грозна его ярость – но смешна она в чавкающем бессилии болот.

Могуч ты, Гругин. И один на один не выстоял бы я против тебя. Немногое мог бы сын Рианнон.

Но правы мои эрлы: я уже стал королем Корнуолла. И против силы всей земли – что можешь ты, Кабан?

Марх прыгнул на холку Серебряному Кабану.

– Сдавайся! Признай себя побежденным! Я не хочу убивать тебя, мы не враги! Признай мою победу – и болото отпустит тебя.

Гругин хрюкнул… соглашаясь? – и вдруг сменил облик.

Марх полетел в болотную грязь, а над ним в небе воспарил юноша с серебряными крыльями.

Он пел и смеялся, смеялся и пел, и песнь его была светлой радостью, и в смехе его не было торжества победы.

Он был прекрасен.

Марх, отплевываясь и отфыркиваясь от грязи, уже понимал, чем он может одолеть Гругина в этом облике: песнью Дрозда. Спеть о том, что радость превыше всего – а значит, и красоты, и света… Кабан падет в болото, где ему, твари древней, самое место…

Победа ясна и близка.

Я не могу.

Я всё знаю – но не могу обратить свои знания против него.

Потому что нельзя бороться с красотой – ни ради какой цели. Высокой, низкой – неважно.

Красоту нельзя уничтожать, повергать, одолевать.

Радостью нельзя повергать радость.

Даже во имя самых благих целей.

Песни Дрозда преступно использовать как оружие.

Ты слышишь, среброкрылый юноша?

Ты победил.

Гругин спустился на землю. Крылья исчезли, но принимать облик Кабана он не спешил.

– Ты победил, Марх, – сказал он.

– Нет… ты…

– Не спорь с Кабаном. Ты прав: радость – это не оружие. Ей нельзя сражаться, даже если можно победить. Ты одолел меня. Ты стал владыкой Корнуолла.

– Нет, я…

– Послушай. Если я тебе понадоблюсь – просто позови меня. Я приду на помощь.

– Но ты…

Гругин не дал ему возразить и договорил:

– А если я тебе очень понадоблюсь, Король, то не беспокойся: я приду без зова.

Корнуольский Кабан расправил крылья и взлетел. С карканьем поднялся с дуба ворон, подлетел к Гругину. Среброкрылый юноша и ворон принялись выписывать в воздухе одним им понятный танец, удаляясь и удаляясь в вышину. Но, странное дело, если серебристая фигура уменьшалась, то ворон – нет. Рос? Становился исполином?

Кем был тот ворон, что наблюдал за их поединком?

Король Марх не стал искать ответа на эти вопросы. Если будет нужно, ответ найдет его сам.

Сейчас – Тинтагел. Градлон.

Тот, кого Рианнон и Араун лишили власти, – и с кем Марх бы хотел решить дело миром.

К поверженному сопернику король испытывал жалость. Хорошим ты был королем или нет, но когда тебе объявляют, что теперь ты никто, это несправедливо.

И Марх надеялся смягчить приговор, вынесенный его матерью.

Тинтагел. В мире людей ты – башня, сложенная древними исполинами. Скудная каменная ограда вокруг – это уже люди постарались, как могли. Стен, способных выдержать осаду, нет – да они и не нужны: здесь всё пронизано магией, и любого врага остановят задолго до того, как он приблизится к главному замку Корнуолла.

А если враг будет настолько могуч, что его не сдержат чары, то против него и крепостная стена не поможет.

За оградой замка – обычные человеческие строения: кухня, амбары, кузница… И башня, могучая и величественная. Думаю, даже люди чувствуют, что она – больше, чем видно оку.

Замок на границе миров. Замок, куда равно можно войти и из мира людей, и из Аннуина. Замок, наземная часть которого вдвое больше, чем кажется. Лестницы и залы, куда не могут попасть люди.

Я это вижу даже отсюда.

Это над землей. А уж под ней…

Не считаю себя робким, но вряд ли решусь спуститься в подземный Тинтагел. Глубоко пустил корни этот замок. Для морского короля Градлона Тинтагел и его подводный Исс – одно. Но этот замок еще глубже. Я слышу дыхание преисподней. Где кончаются подземные галереи Тинтагела и начинаются владения Нудда, хозяина Нижнего мира?

Не знаю. Да и знать не хочу.