Сезон дождей - Мария Павлович

Как же он устал. Зрители снова дружно захлопали, во втором ряду у старушки упала сумка, из которой выкатилось что-то завернутое в фольгу. А если его почтовый ящик пуст?

— Наш сегодняшний гость Александр выступает в необычном для себя качестве культуролога. Его считают знатоком современных тенденций, и он великодушно согласился пролить свет на то, что, по его мнению, происходит в искусстве.

Александр с трудом вернулся обратно в студию.

— В одном из ваших интервью вы выдвинули тезис, что «прогресс — это ложная идея». — Ведущая всем телом подалась в его сторону.

Его мысли, как расплавленный солнцем асфальт, липли к подошвам ботинок, он не мог двигаться вперед. Сделав над собой усилие, он оглядел зал и улыбнулся.

— Дело в том, что стремительное и абсолютно бесконтрольное развитие современных технологий безжалостно искажает картину окружающего нас мира. Отношения между реальностью и духом очень тонкие, непрочные, они разрываются.

Брови ведущей сочувственно взлетели вверх. Александр перестал слышать себя, очутившись под водой, ощущая, как слова пузырьками воздуха срываются с его шевелящихся губ.

— Искусство, которое всегда осуществляло эту связь, не находит места в сегодняшнем мире. Я имею в виду подлинное искусство, созданное греко-римской империей и сформировавшее всю европейскую культуру. Что мы изобрели вместо этого? Загадочные перформансы, смысл которых скрыт даже от их создателей, псевдоконцептуальные инсталляции из спичечных коробков и пустых консервных банок, раскрашенные гениталии…

— Александр, — прервала его ведущая, — но разве сознание людей не меняется вместе с реальностью? Разве современное искусство не есть прямое отражение того, что происходит с нами сегодня?

Он почувствовал новый приступ тошноты.

— Мне кажется, что современное искусство — это особая разновидность развившегося социального психоза. Хамство, развязность и массовая необразованность прикрываются демонстративным отречением от традиционных ценностей.

— А Энди Уорхол?

— Жалкий тип, — отрезал он. — Интеллектуальная наглость, помноженная на отсутствие не просто художественного, а вообще какого-либо образования. Концептуальное искусство принадлежит к всемирному обществу голых королей.

— Вы тоже голый король? — ведущая хитро улыбнулась. — Вы известный фотограф, вас печатают журналы по всему миру, недавно вы сняли свой первый полнометражный фильм, не говоря уже о множестве рекламных роликов и клипов. Разве вы не часть всего этого?

— Безусловно, я часть современного процесса. Но я не занимаюсь искусством уже давно. — Он усмехнулся, глядя в камеру. На мониторах на мгновение крупным планом появилось его бледное, покрытое испариной лицо с глубокими темными кругами под глазами.

— А чем вы занимаетесь?

— Я эксплуатирую зло, помогаю выводить его на новый уровень.

В зале послышался удивленный ропот, народ зашевелился, зашуршал, кто-то невпопад захлопал.

— Я отдаю себе отчет в том, что кино и телевидение — это оружие массового поражения. Искусство в его исконном значении скорее всего исчезнет. Мне жаль. Потому что это единственное, что хоть как-то оправдывает наше присутствие на земле.

Он поднял глаза на ведущую, как будто видел ее впервые. Ее красивая высокая грудь спокойно вздымалась под тонкой рубашкой.

— Если, по-вашему, все действительно так ужасно, то как объяснить тот факт, что почти каждый день открывается новая выставка, люди рисуют, фотографируют. Цены на произведения искусства растут.

— Вы же спрашивали про настоящее искусство? — Его сердце гулко колотилось в груди, вода выталкивала его на поверхность. — Вокруг нас — хаос. Исчезновение настоящего породило повсеместное недоверие, цинизм и, как следствие… страх. Все боятся всего!

— А чего боитесь вы, Александр?

Он уже давно не открывал свой почтовый ящик: приглашения и журналы приходили в студию, письма — по электронной почте. Ящик был пуст, не считая двух рекламных листов. От злости он несколько раз ударил кулаком о железную дверцу, консьерж испуганно высунулся из маленького окна.

— Почтальон приходил? Кто-нибудь приносил почту? — Александр постарался не повышать голос, глядя на старика.

— Да, утром, как всегда, — тот непонимающе захлопал глазами.

Александр бросился в квартиру, не снимая ботинок, вбежал в гостиную, начал метаться из комнаты в комнату, чувствуя, как гнев сменяется ощущением полной беспомощности.

Позвонил доктору, тот снова не снял трубку. Как он будет спать без этих долбаных синих пилюль?!

Александр опустился на кухонный стул, его взгляд уперся в записку, оставленную домработницей: «Замшевый пиджак в химчистке, синий свитер не взяли из-за вставок». Он несколько раз перечитал текст. Потом потянулся за телефоном и, посмотрев на часы, удостоверился, что еще не поздно сделать звонок.

— Варвара Леонидовна, это Александр, я прошу прощения, — он старался ничем не выдать своего отчаяния. — Вы сегодня счета из ящика забирали? — Он несколько секунд слушал голос на том конце провода. — Ясно-ясно, понятно. — Он еле сдержал тяжелый вздох. — Да так, ничего страшного, жду одно важное письмо. Ладно, спасибо, извините еще раз.

Он повесил трубку и снял ботинки. Надо позвонить Наташе, пусть приедет и привезет чего-нибудь, что поможет ему уснуть. Молоденькие девочки стали похожи на врачей, у них всегда есть с собой необходимые средства на любой случай. Одиночество невыносимо.

Звонок телефона вернул его в реальность.

* * *

— Алекс.

Он вспомнил дни, когда от ее звонка зависела скорость времени. Он еще помнил, но уже ничего не чувствовал. Мадлен… Интересно, а если бы ее звали по-другому, изменилась бы их история?

— Привет, красавица.

— Ты можешь говорить? — в ее голосе послышалось неудовольствие. Ей не нравилось, когда он называл ее не по имени.

Атташе по культуре при консульстве Франции в Санкт-Петербурге. В начале романа он восхищался ее сдержанностью. Она постоянно заставляла его ждать. Тогда время не летело, а медленно сочилось, а его привязанность к ней стремительно возрастала.

— Какие у тебя планы? — ее голос прозвучал почти ровно. Из-за этого «почти» он все чаще стал отказываться от их редких бессмысленных встреч.

— Никаких. Я очень устал. Прости.

— У тебя ужасный голос.

— Мне нездоровится.

Почему он до сих пор испытывает чувство вины? Он вспомнил, как первый раз спал с ней. Он возвращался домой и грезил наяву, все ее жесты, взгляды были наполнены особенным смыслом. Он жил в ее невысказанных мыслях и непроизнесенных словах.

Надо было остановиться тогда. То, что было дальше, не могло быть лучше того, что уже произошло. Его хватило на год.