Есико - Иэн Бурума

Чтобы поднять боевой дух местного населения и заставить его понять, за что мы боремся, привычных лозунгов о японо-маньчжурской дружбе было недостаточно. Не привлекали аборигенов и местные фильмы о том, как японские первопроходцы строят школы и проектируют мосты — глядя на это кино, они скучали до зевоты. Стоит признать, в том нет их вины. Мне тоже от него было скучно. Ум маньчжуров — стоит признать, слишком развитый для нашей обычной пропаганды — был в то же время почти детским с его страстной тягой к развлечениям. Этих людей нужно было просвещать и учить, что вполне естественно, но также и развлекать. Мы хотели снимать хорошие фильмы; нет, даже не хорошие, а самые лучшие, даже лучше тех, что снимали в Токио, — фильмы, в которых воплотился бы дух Новой Азии. А это невозможно сделать без лучших местных актеров, которые пели бы и играли на китайском языке, понимали нашу идею — и при этом достаточно хорошо говорили по-японски, чтобы общаться с режиссерами и операторами, которые обычно приезжали к нам с родины. Именно я должен был искать и находить этих людей, именно это было моей головной болью, которую, правда, частенько облегчала компания очаровательных маньчжурских актрис, чей талант был достоин уважения, хотя и не всегда соответствовал требованиям Мукденской радиовещательной корпорации.

За пропаганду в Маньчжоу-го отвечал странный малый, из тех, которые в каждой бочке затычка, по имени Амакасу Масахико, капитан Квантунской армии. Прирожденный посредник, знавший всех влиятельных людей в Токио, Шанхае и Маньчжоу-го, как уважаемых, так и не очень, Амакасу походил на паука в гигантской паутине. Ничто в Маньчжоу-го не избегало его пристального внимания: торговля опиумом производилась через его офис, как и все остальные операции деликатного толка, необходимые для четкого и эффективного функционирования государства. Помимо всего остального, Амакасу объединял в себе функции контроля за безопасностью императора Пу И, а также председательствовал во всех возможных и крайне важных культурных и политических институциях — таких, как Симфонический оркестр Синьцзина или Общество Согласия,[10]— для популяризации идей расовой гармонии и общественного порядка в Маньчжоу-го.

Человек культурный и утонченный, репутацию Амакасу имел ужасную. Его номер 202 в отеле «Ямато» круглосуточно охранялся вооруженными до зубов солдатами Квантунской армии. Но Амакасу никогда не надеялся на случай. Он спал с пистолетом под подушкой. С черным немецким «Маузером С-96». Слишком многие были бы счастливы увидеть его мертвым. Даже те, кто в принципе его не боялся. Внешне, как ни странно, он не производил особого впечатления. Элегантный человечек с обритой наголо головой, по форме похожей на арахис, на носу очки в круглой черепаховой оправе, он редко улыбался, никогда не повышал голоса и говорил каким-то мурлыкающим полушепотом. Ни дать ни взять какой-нибудь бухгалтер или продавец в магазине. Но внешность обманчива. Амакасу боялись не без оснований. Все знали, что он отсидел в тюрьме в Японии за то, что убил коммуниста, а также его жену и молодого племянника. В то время Амакасу был лейтенантом японской военной полиции, и всю эту семью он передушил голыми руками.

Тот еще фрукт, я бы сказал; но мне он нравился. Нас объединяла любовь к искусству. Амакасу обожал классическую музыку и мог часами просиживать в своих апартаментах, слушая граммофон. Как и я, он был большим поклонником «Речных заводей», эта книга всегда лежала у изголовья его кровати, на пару с «Маузером С-96». Иногда мы обсуждали с ним достоинства разных героев. Его любимым персонажем был Ли Куй по кличке Черный Вихрь — воин-пьяница, пользовавшийся в бою двумя топорами; после того как банда его братьев потерпела поражение, он предпочел совершить самоубийство, дабы не жить опозоренным. Подобно любимому герою, Амакасу был верен своим друзьям и оставался истинным патриотом. Но больше всего он располагал к себе даже не своим патриотизмом, в котором я никогда не сомневался, а неизменной учтивостью по отношению к местным жителям. Очень часто, говоря о «гармонии пяти народов», японские чинуши просто повторяли слово в слово официальные лозунги. Одна из величайших трагедий заключалась в том, что очень мало кто из рассуждавших о наших идеалах жил в соответствии с ними. Иное дело — капитан Амакасу. Он действительно верил в наши идеи. Могу сказать, что знаю это из собственного опыта. Приведу лишь один пример.

Большая часть активной деловой жизни Амакасу проходила в его гостиничном номере, но иногда он посещал расположенный неподалеку японский ресторан «Павильон Южного озера» — уютное заведение, куда частенько заглядывали офицеры Квантунской армии. Я присутствовал там на одной вечеринке зимой 1939-го. Ночь была ужасно холодная. Улицы промерзли насквозь. Даже легкий туман, повисший над городом, казалось, затвердел и превратился в облако из спиц и иголок. Полная луна светила сквозь дымку, как флуоресцентный фонарь. Амакасу восседал на татами во главе стола из розового дерева так, будто ему в позвоночник вставили стальной стержень. Одетый в офицерскую форму оливкового цвета, он молча смотрел вперед сквозь круглые очки и потягивал свое любимое виски «Белая лошадь». К еде он почти не прикасался, в то время как его гости, старший офицер военной полиции и тучный полковник Квантунской армии, здорово развеселились от еды и выпитого саке, которое им разливали красавицы актрисы из Маньчжурской киноассоциации, чье плохое знание японского с лихвой восполнялось их безусловным и пленительным очарованием. Амакасу, однако, был не в настроении общаться. Что-то явно беспокоило его. Кто бы ни обратился к нему с вопросом, в ответ он лишь коротко что-то ворчал. В какой-то момент военный хирург Одзаки, крупная шишка в Японско-маньчжурском обществе дружбы, поднял свою чашечку саке и предложил выпить за гармоничные отношения между пятью народами. Жирный, вечно ухмыляющийся, красномордый, этот Одзаки считал себя душой любой компании, хотя на самом деле являлся вопиющим примером лицемера, рассуждающего о гармонии безо всякой искренности. Тем не менее Амакасу тоже поднял свое саке, и Одзаки, чей голос оказался на удивление приятным для такого грубияна, затянул военную песню, размахивая взад-вперед короткими ручками, точно перевернутая на спину черепаха. Все остальные последовали его примеру. Актрисы, не зная слов песни, подзадоривали мужчин улыбками и ритмично хлопали в ладоши.

Затем Одзаки предложил погонять яйца. Встав на четвереньки — что совсем непросто для толстяка, да тем более пьяного, — он приказал одной из актрис последовать его примеру. Когда же та засомневалась, стоит ли принимать участие в такой детской забаве — дуть на яйцо, гоняя его по полу, — опустил ее на колени шлепком по обтянутому шелком заду, чем вызвал бурю смеха у окружающих вояк. Один из гостей запустил руку под юбку Мэй Линь — одной из самых популярных актрис Маньчжоу-го — и приказал ей подлить ему саке. Веселье начало обрастать непристойностями; зазвучали призывы устроить конкурс «Мисс Маньчжоу-го». Офицер из военной полиции приказал одной из девушек балансировать с бутылочкой саке на голове, а затем выпить саке из чашки на полу, «как это делают все киски». А когда она не смогла удержать бутылочку, развратный полковник потребовал от нее стриптиза.