Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Теперь всем нам, младшим специалистам и техникам, приходилось по очереди ходить в караул по охране и обороне этих складов. Особенно стало опасно, когда осенью все листья с деревьев опали, и наши бомбы стали резко выделяться на белом фоне березовой рощи. У нас совсем не было никаких средств противовоздушной обороны. Просто приходилось удивляться, как это немецкие самолеты не обнаружили этих складов. Наше командование серьезно стало задумываться над этим очень нежелательным соседством, каким был склад бомб. Нужно было что-то придумать для отражения возможного нападения противника на наш аэродром с воздуха. Было принято решение испробовать для этой цели реактивные снаряды, которые подвешивались на истребителях. Но как сделать зенитную установку для этих снарядов — за это дело взялся наш инженер по авиавооружению. В походных мастерских была построена эта установка довольно примитивной конструкции. В один из осенних дней было решено опробовать ее в действии. На небе была сплошная низкая облачность, видимость ограничена, но нам не терпелось опробовать ее. Установив реактивный снаряд, мы разместились в специально построенном блиндаже, подключили аккумулятор и включили ток. Реактивный снаряд сорвался с направляющей установки и пошел с огромной скоростью вверх. Там, где-то на высоте около двух километров, произошел взрыв. Установка прошла испытания, и теперь у нас есть, хоть и примитивная, но вполне реальная защита аэродрома от воздушного нападения.

Снова пошли непрерывные осенние дожди. Аэродром совсем раскис, низкая сплошная облачность, полетов делать нельзя. Летчики скучные ходят от одной землянки к другой и тяжело переживают это безделье.

В соседней с нами землянке, где жил наш летно-инженерный состав, произошел несчастный случай.

Среди кадровиков в наш полк прибыло несколько человек, только что мобилизованных: инженер-химик, политработники и другие командиры. Первый был сугубо гражданским человеком и совершенно не знал своего личного оружия — пистолета. Он обратился к нашему инженеру по вооружению с просьбой: «Товарищ инженер, хоть бы вы, что ли, показали мне, как пользоваться этой «пушкой», — показав на свой пистолет, сказал химик.

— А, пожалуйста. С удовольствием сделаю это для вас.

Инженер по вооружению Кондратьев даже и не подозревал, что обратившийся к нему, по своему незнанию, уже загнал патрон в патронник своего пистолета. И в тот момент, когда Кондратьев пытался вынуть обойму с патронами из ручки пистолета, произошел случайный выстрел. Вылетевшая пуля угодила прямо в затылок сидящего на кровати спиной к ним и читающего газету политрука. Смерть его наступила мгновенно. Весь полк тяжело переживал случившееся.

Мы с Гречушкиным жили в одной землянке и были в одной эскадрильи. В эти дни мы регулярно получали письма от наших родных. Они были нерадостными. В нашем городе стало плохо с продовольствием, по выданным карточкам снабжение было плохое. Но, несмотря на трудности с продовольствием, все наши работали, не жалея сил, понимая, что они работают для фронта. Я очень скучал по Ире, и мы часто писали друг другу письма. Однажды Гречушкин получил письмо из дома, на странице которого его жена обвела ручку их сына. Как был рад Яков Калинович этому письму! Всем он показывал эту страницу и гордился, что у него растет сын. Многим из нас было очень грустно в это мгновение, каждый вспоминал о своих семьях, с которыми их разлучила проклятая война. А мне даже было завидно, что я еще не имею ни семьи, ни сына. Как-то утром к нам в землянку пришел командир звена и вызвал Гречушкина.

— Слушай, Гречушкин, у тебя большая радость, — сказал наш командир. — К тебе приехала жена и вызывает тебя на свидание. Разрешаю тебе отпуск до утра следующего дня.

Гречушкин, весь сияющий от такого счастья, бегом устремился на встречу с женой. Я, как и другие, пожелал ему всего хорошего, но он так быстро убежал, что, наверное, не слышал наших напутственных слов.

В конце октября выпал мокрый снег, которым покрылись склады авиабомб. Снег так замаскировал аэродром, что с воздуха, кроме самолетов, ничего разглядеть было невозможно. Вот тут-то и посетил наш район один из немецких самолетов-разведчиков. Но он летел несколько в стороне от аэродрома, вдоль железной дороги и, видимо, ничего особенного не обнаружил, хотя мы все были подняты по тревоге и ждали, что же будет. Недалеко от нас немецкий самолет сбросил на железнодорожный мост бомбу, которая, к счастью, не разорвалась, а больше, видимо, у него бомб не было. Он развернулся и улетел обратно. Мы еще несколько дней ждали появления самолетов, но их не было. Так проходили дни. Мы все время ждали, когда же наконец нам дадут боевые самолеты-истребители и пошлют на фронт, где становилось все тревожнее и тревожнее. Немецкие войска уже в нескольких километрах от Москвы, а мы все еще в резерве и без самолетов. Наш авиаполк превратился в какую-то часть по охране бомбовых складов. Но больше нам бомб не привозили. Мы с тревогой читали сводки от Совинформбюро и думали: неужели Москву, нашу родную столицу, не сумеют защитить наши войска и сдадут противнику, как сдали Смоленск и многие другие города? Мы рвались на защиту Москвы, а нам говорили: «Ждите, когда нужно будет, и вам дадут приказ выехать на фронт».

Под Москвой шла ожесточенная битва. Враг с огромным трудом был остановлен. И вдруг в середине января 1942 года по радио мы услышали радостное сообщение. Наши войска под Москвой, взломав оборону противника, прорвали немецко-фашистский фронт и сами перешли в наступление. Ликованию нашему не было конца. Мы все горячо обсуждали эту первую, но очень важную победу над немецко-фашистскими войсками. Настроение у нас поднялось. Кроме того, нам сообщили, что скоро мы должны получить самолеты. Но их пришлось ждать еще очень долго.

В одном из номеров газеты «Правда» мы увидели фотографию изуродованного тела Тани (как впоследствии выяснилось, Зои Космодемьянской) и статью военного корреспондента о Зое. Она очень была похожа на Иру. Эта фотография потрясла меня до глубины души. Я мысленно поклялся беспощадно мстить немецким фашистам за нашу поруганную землю, за наших, погибших от рук немецко-фашистских злодеев, людей, за таких девушек, как Зоя. Но, увы, свое мщение я не мог привести в исполнение, пока только на сильном морозе стоял в карауле и охранял эти надоевшие нам склады бомб.

Морозы стояли очень сильные, больше 30 градусов. Хотя мы на посту стояли в валенках и тепло одетые, все равно было очень холодно. Пока стоишь на посту, весь покрываешься инеем, ресницы смерзались, и было очень трудно что-нибудь разглядеть через них. Винтовка так замерзала, что невозможно было открыть затвор и вынуть из нее патроны. Вот в эти минуты мы думали о тех солдатах, которые теперь были на фронте в окопах или лежали на снегу. Каково достается им, особенно тем, кто ранен.

Так прошла зима. Мы все еще были в резерве без самолетов и как-то уже смирились с нашим положением, не решаясь даже подумать, что когда-нибудь у нас будут самолеты. Ранней весной 1942 года наконец-то к нам прибыли долгожданные самолеты. Наши летчики и мы, младшие специалисты, со всех сторон обступили их и рассматривали боевую технику, пахнущую свежей краской. С этого дня у нас началась настоящая, большая работа по освоению боевой техники. Летчики совершали тренировочные полеты, используя каждый полетный день, а мы, младшие специалисты и техники, непрерывно обслуживали самолеты во время этих полетов и после них. Работы было очень много, и дни летели быстро.