Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры - Екатерина Вильмонт

– А ты не сразу, мамуля, ты подробно расскажи все ссамого начала. Мамуля, ты плачешь? Ты что, до сих пор его любишь?

– Да нет, что ты. Я и забыла, какой он. Вот толькогляжу на тебя и вспоминаю: ты на него похожа, особенно глаза – точь-в-точь.

– О, значит он был красивый! – простодушновоскликнула моя скромная девочка. – Мамуля, расскажи мне все, я обещаютебе, что не буду мучиться, не буду его разыскивать, как это делают в кино!

– Еще не хватало! Да его сразу кондрашка хватит! Скажи,а почему ты вдруг затеяла этот разговор? Тебе кто-нибудь что-нибудь наболтал?

– Нет, мама, это дедукция. Просто я кое-чтосопоставила. Согласись, странно, что от человека ни одной фотографии неосталось? Только твой рисунок. А кстати, это он?

– Да нет, скорее фантазия на тему. А его я, честносказать, уже и не помню. Мы с ним однажды, давным-давно, встретились, «средьшумного бала, случайно», так я его не сразу и узнала. Так мечтала увидеть, чтоего лицо сплылось в памяти.

– Ой, мамуля, расскажи, мне так интересно!

Пришлось ей все рассказать.

Мы встретились с Маратом у моей подруги Леры. Он был другомее любовника. Оба они были профессорами крупного технического института, обазначительно старше нас. Стояла жара, Леркина мать уехала к сестре в Ленинград,Лерка царевала одна в квартире, а я поехала к ней мыться – у нас не былогорячей воды. Едва я вошла в квартиру, как моя подружка затараторила:

– Иди быстрее мыться, а то через полтора часа придутВолька с Маратом, посидим, выпьем.

– Ой, тогда надо навести марафет!

– Да он, кажется, вообще не по этому делу.

Но тут она попала пальцем в небо. Едва он вошел, я сразупоняла Татьяну Ларину, то есть обомлела, запылала и в мыслях молвила: «Вот он!»Любовь с первого взгляда. Чуть грузноватый, загорелый, седой, с синими-синимиглазами, он при виде меня тоже сомлел. Мы вчетвером уселись за стол, но ни я,ни он не могли проглотить ни кусочка. Лера с Волей ели и пили, а мы толькоизредка опрокидывали рюмку, не сводя друг с друга изумленных глаз. Заметив нашеневменяемое состояние, сообразительный Воля пошушукался о чем-то на кухне сЛерой, она вызвала меня и быстро зашептала:

– Слушай, мы сейчас уедем на дачу, вернемся утром.Давай действуй, он от тебя без ума, это невооруженным глазом видно! Да и тыявно млеешь. Давай, Кирусик, не теряйся, он жутко интересный мужик, дажезавидки берут!

– Лер, ты что, в своем уме? Как это мы тут останемсяодни?

– А то ты не знаешь как! Очень даже просто! Ты что,против?

– Да я-то не против, а вдруг он не захочет?

– Ну да, как же! Если только сдрейфит, тогда конечно…Да ладно, на худой конец переночуешь тут одна, а мы в десять уже будем тут!Чао!

Когда я вернулась в комнату, он по-прежнему сидел за столоми вид у него был понурый.

– Что-то случилось? – сдавленным голосом спросилон. – Почему они вдруг умчались?

– Я не очень поняла, но они часа через два вернутся,что-то такое вспомнили…

Не могу же я сказать, что они просто оставили нас на всюночь. Положеньице! Он, похоже, вконец растерялся. Я ободряюще улыбнулась ему.

– Простите меня ради Бога, – начал он.

Ну вот, сейчас слиняет. А я первый шаг делать не умею.

– Простите меня, но я так давно не оставался наедине стакой молодой и красивой женщиной… – честно признался он.

Ну и дела. Мужику за сорок, а он растерялся, как школьник,нет, вернее, как гимназист, школьники в наше время так не теряются. Может, еслибы не эта его растерянность, я не влюбилась бы в него так безоглядно. Мне сталоего жаль: хотя в мои двадцать шесть у меня был некоторый жизненный опыт, нопросто подойти и обнять его я не могла. Мы сидели за столом, глядя друг надруга безумными глазами, и говорили о чем-то постороннем, кажется об островеСааремаа, а почему – не знаю. И вдруг он протянул мне руку через стол, какнищий, ладонью кверху.

– Помогите мне, – взмолился он.

Я подала ему руку, он крепко сжал ее, и я ответила на егопожатие.

О, что это была за ночь! Сколько любви, сколько признаний,сколько разговоров. Я была переполнена нежностью, а он все твердил, какое чудонаша встреча, и я чувствовала, что это не пустые слова, что он тоже полон любвии благодарности. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного – каждую моюласку, каждое слово он воспринимал как величайший дар, а мне было бесконечнорадостно приносить ему эти дары. Мы заснули, когда уже стало светать. Япроснулась первой и взглянула на часы. Половина шестого. Времени еще много,Лера вернется в десять. Я смотрела на Марата и чувствовала – вот это моебудущее, наверняка очень трудное, но будущее, и теперь на всем свете для меняесть только он, и всегда был, просто я не знала, а все, что у меня было впрошлом, быльем поросло. Но, как ни странно, чувства мои порождала не страсть,а бесконечная нежность, замешенная на жалости, – он был так наивен инеопытен в свои сорок с лишним. Да и неудивительно: он признался, что впервыеизменил жене, с которой без любви прожил больше двадцати лет. Кажется, я знаю онем почти все, о двух его взрослых детях, о преданной любви к покойной ужематери и даже о том, что он, как и я, страшно любит кошек.

Вдруг он открыл глаза, и на лице его отразился испуг.

– Который час?

– Шесть.

– А где же Лера и Воля?

– Вернутся не раньше десяти, – успокоила я его.

– Ох, какое счастье, значит, у нас как минимум три часав запасе! Любимая… Это была самая счастливая ночь в моей жизни… Ты такаямолодая, красивая, а я… Скажи мне, неужто я тебе не противен, ведь я настолькостарше тебя…

Ну что тут ответишь, если тебя переполняют нежность илюбовь? И я только молча целовала его.

– Милая моя Кирочка, я ведь завтра уезжаю на три недели.

Я обмерла.

– Куда?

– В Эстонию, в отпуск. Скажи, ты… мы… мы сможемвидеться, когда я вернусь?

– И ты еще спрашиваешь!

– А где? Надо что-то придумать.

– Марат, тебе когда надо уходить?

– К половине одиннадцатого я поеду в институт, а послечасу дня я свободен как птица… до вечера, к восьми мне необходимо попасть надачу, ведь завтра мы… я уезжаю. Вещи надо собрать и вообще… Знаешь что, давайвстретимся в половине второго, пообедаем где-нибудь, а потом…

– А потом поедем ко мне.

– Разве это возможно?

– Да, я сейчас одна, мама с папой в Рузе.

– Вот и чудесно, значит, в половине второго встречаемсяу «Националя» со стороны Манежной. А сейчас иди ко мне, скорее…