Барышня и хулиган - Елена Колина

Даша убеждена, что русской быть спокойнее, тем более что в новом классе, кроме нее, евреев нет.

Алкину невозмутимость невозможно нарушить. Учится она неважно, на физике, например, Алку вызывают к доске каждый урок и каждый раз ставят двойку. «Не понимаю я электрический ток, не понимаю, и все тут», — спокойно говорит Алка и в очередной раз плывет за своей двойкой, даже не делая попыток хоть что-нибудь ответить.

— У тебя же мама физику преподает, — говорит ей Даша, удивленная безразличием человека, имеющего подряд восемь двоек. — Пусть она тебе объяснит…

В ответ Алка машет рукой' — не важно, все это не важно.

Алка живет медленно и плавно, находясь вне временных рамок и обязанностей.

В воскресенье утром она звонит Даше.

— Дашка, ты что делаешь?

— Уроки, а ты?

— И я уроки.

Через два часа Даша звонит сама.

— Алка, пошли гулять, — зовет она. — Я уже все сделала.

— Не могу, — задумчиво тянет Алка. — Я уроки делаю. Уже почти начала.

День проходит. Села, встала, походила по квартире, прилегла, по телефону поболтала. В одиннадцать вечера она звонит Даше, спрашивает, а что вообще-то по русскому задано. Да, и еще по истории, она не записала…

Самолюбивая Даша училась отлично, воспринимая редкие проходящие четверки как трагедию и личный позор. Учиться было легко, и родители к урокам никакого отношения не имели. Только однажды она задала Папе какой-то вопрос, и кончилось все большим скандалом, потому что Папа решил — раз уж такой вышел случай — заодно проверить состояние Дашиного портфеля, ведение дневника и количество отточенных карандашей. Состояние дел его не удовлетворило. Обычно задумчиво-молчаливый, срываясь в фальцет, он кричал на Дашу, называя неряхой и тупицей, потому что она, его дочь, задает идиотские вопросы о том, что каждому дураку известно… Легко было догадаться, что просить помощи больше не стоит, себе дороже…

Алка ни за что не хочет носить очки, хотя видит плохо. Когда ее вызывают к доске, она специально медленно поднимается, а Даша мгновенно строит для нее на парте пирамиду, чтобы близорукая Алка могла прочитать ответ на вопрос учительницы. Внизу портфель, сверху учебник или тетрадка, Даша ей еще пальцем в текст тычет, что именно читать.

На первом уроке Алка всегда дремлет. Старается дремать с открытыми глазами, но иногда у нее не получается.

— Попова, ты что, спишь?!

— Нет-нет, что вы!

— У тебя же глаза закрыты! — возмущается химичка.

— Это я просто так надолго моргнула, — невинно отвечает Алка.

Даша чувствует себя с ней спокойно, как с мамой. Нет нужды, приходя в школу, тревожно проверять, дружит ли она сегодня с Дашей. Безопасные отношения, в которых нет ожидания подвоха и опасения предательства, непривычны для Даши. Она привыкла, что любой секрет или слабость могут быть использованы против тебя. Как на войне.

В старой школе у Даши имелись две подруги. В классе Даша и обе Иры держались особняком. К одиннадцати годам все трое отличались повышенным интересом к взрослой жизни, гордились ранней менструацией и презрительно называли одноклассниц недоразвитыми малявками. Даша училась лучше всех в классе, а одна из Ирок, толстая Ирка Гусева, на литературе и истории у доски гордо и чуть пренебрежительно рассказывала то, чего на уроках не проходили. Издали толстую Ирку принимали за взрослую женщину. У нее была совершенно зрелая теткинская фигура с большой грудью, на которой почти параллельно полу лежал пионерский галстук.

— Ирка, ты, когда посуду моешь, руки над грудью или под грудью держишь? — смеялись подружки.

— У меня неправильный обмен веществ, а большая грудь, между прочим, очень привлекает мужчин, — гордясь своей женской статью, отвечала похожая на пионервожатую-переростка Ира.

Вторая Ирка, Кузнецова, по сравнению с тощенькой кощеистой Дашей и по-женски статной Гусевой выглядела чрезвычайно привлекательно. Светловолосую ладненькую девочку со стройными ножками, высоко открытыми коричневым школьным платьем, мужчины частенько провожали глазами на улице, а уж старшеклассники свистели вслед всегда. Иркин отец ходил в дальние рейсы и привозил ей из своих плаваний одежду невиданной красоты. К тому же все Иркины вещи были не детские, а такие, что при случае их могла бы надеть взрослая женщина: узкие платья, блузки в блестках, черные лакированные туфли. Нельзя сказать, что Даша мечтала о таких блестящих туфельках с перепонками, просто при виде этих туфелек у нее что-то физически происходило в животе.

Если Ирке случайно покупали пальто в соседнем «Детском мире», то выбирали приталенное, подчеркивающее фигурку, а не дурацкое прямое, да еще и красное, с блестящими пуговицами, как у Даши. Даша в нем была похожа на пожарника или на адмирала. Иркиной маме важно, чтобы было красиво, а Дашиной — чтобы было тепло. Соня в это красное адмиральское пальто умудрилась вшить двойной слой ватина для утепления. Пола пальто из-за этого оттопыривалась, и казалось, что у тощей Даши неожиданно толстый живот. Даша старалась это оттопыривание убрать и поэтому ходила, непрерывно наглаживая себя правой рукой по животу. Если правая рука была занята, то левой. Идет девочка, может, у нее живот болит, вот она себя и гладит.

Еще у Даши всегда, сколько она себя помнила, была кофточка. Кофточка не просто вариативная деталь одежды, а безусловный и непременный атрибут Дашиной жизни. «Холодно, надень кофточку!», «Сними кофточку, жарко!», «Возьми кофточку с собой в театр». Имелась всегда одна нарядная кофточка и одна каждодневная. Где Даша, там и кофточка! Даша с кофточкой не дружила, считала, что зря кофточка за ней по жизни вьется, но тут Соня была тверда: кофточка — это святое. В общем, Дашу одевали потеплее, старательно выбирая самые дорогие и уродливо-бесформенные вещи, будто специально сшитые для «девочки из приличной семьи».

Ирка самая первая, когда все еще только мечтали расстаться с косами, подстриглась под мальчика, что очень шло ее аккуратному скуластому личику. Ире Гусевой родители никогда ничего не запрещали, ей самой нравился ее длинный хвост, а когда Даша упросила наконец отрезать ее тощую косичку и сделать стрижку, как «у всех девочек», Папа с Соней два дня не разговаривал… Вот какие родители, не родители, а звери! Косичку Папа унес к себе и спрятал в письменный стол, в дальний ящик.

Ирка Кузнецова была гением, гением жизни, теоретиком быта.

— Дашка, Ирка, я в жизни не осилю столько книг, сколько вы уже прочитали, — смеялась она. — А про жизнь в сто раз больше вас знаю.

Действительно, для своих одиннадцати лет она понимала «про жизнь» удивительно много, а чего не знала, то планировала в ближайшее время непременно узнать и уложить на нужную полочку в своей хорошенькой головке. Дашин Папа, намекая на ее страстное любопытство, называл ушлую Ирку «типичный старый нос».

На перемене Даша и Ира Гусева, максимально приблизившись к Иркиным ушам, округляют глаза от удивления.