Барышня и хулиган - Елена Колина

Галина Ивановна в домашнее воспитание не вмешивалась, не желая тревожить действительно замечательную преданность своего мужа. Возможно, думала, что преданность мужа при ее «болезни» сохранять удобнее и безопаснее, чем ссориться с ним из-за замученной муштрой дочери. В своей семейной жизни она делала все, что могла, старалась. Например, готовила обед. Когда Даша обедала у них, то всегда чувствовала себя неловко. Ей казалось, что от нее ожидают восторгов. Алка искусственным ангельским голоском каждую минуту приговаривала: «Как вкусно, мамочка, спасибо, мамочка!» А полковник, расплываясь в широкой улыбке, скандировал над супом: «Наша мама — молодец!» Даша ловила себя на том, что с идиотической улыбкой смотрит на Галину Ивановну и тоже сейчас начнет ласково напевать, как будто поощряя дебила. «Сейчас полковник растает, — раздражалась она. — Мама тоже готовит обед, и ничего, никто ее за это не восхваляет, просто скажут спасибо, и все».

Даша даже несколько преувеличивала их с Папой благодарность за Сонин обед, поскольку обедали они все вместе крайне редко. Она прибегала домой днем и в одиночестве съедала свою котлету или вытаскивала куриную ногу из бульона. Соня возвращалась с работы в семь, когда Даша была еще не голодна, и ела на кухне, уткнувшись в журнал. Ужинали бутербродами, не отрываясь от книжек, уже в постели. Папа забегал из института всегда в разное время, в зависимости от расписания лекций. После вечерних лекций он приходил поздно, а по субботам часто сидел дома с очередным аспирантом, и тогда Соня по нескольку раз подавала им в кабинет кофе, а сами они с Дашей располагались на диване с книгами и едой.

Папа вносил немалый вклад в ведение домашнего хозяйства. Утром Соня собирала его в поход, который назывался «за кефиром». «Соня! Где моя кефирная сумка?» — гордо вопрошал Папа и отправлялся в соседний магазин. Возвращался он, позвякивая стеклянными бутылками, с небрежным, чуть усталым выражением лица человека, выполнившего свой долг, невзирая на трудности. «Еще ряженку добыл», — важно произносил Папа, водружая сетку на стол, и ждал, когда Соня его похвалит.

В первый день после осенних каникул на втором уроке истории в девятом «Б» появился директор, а за ним уверенно вошел парень в зеленой стройотрядовской куртке, подчеркнуто взрослый на фоне девятиклассников, напоминающих крупных мышей в своих мешковатых серых костюмах.

— Это Сергей Селиванов, он будет учиться с вами, — произнес директор, опасливо кося глазом в сторону доски, словно боясь, что его будут ругать.

Директор, невысокий щуплый дяденька в вечно помятом костюме, был единственным, кроме физкультурника, мужчиной в школе. Он с большим пиететом относился к своей жене, историчке, дородной щекастой тетке, выпирающей в разные стороны из своих платьев и с таким широким задом, что на него можно было поставить чемодан. Ученики пребывали в полной уверенности, что дома историчка бьет директора и лишает сладкого за провинности. Воспитанный в строгости, директор на всякий случай опасался всех учительниц, находящихся у него в подчинении. Парень в стройотрядовке, ни на кого не глядя, прошел к свободному месту на последней парте. Его проводили опрокинутые от зависти глаза мальчишек и заинтересованные взгляды девчонок. У Даши внутри что-то тоненько прозвенело, началось в животе, пощекотало в груди и вышло наружу страстным шептанием в Алкино ухо: «Алка, он мне нравится, умираю…».

Ежедневно Даша посвящала некоторое время своему несчастью: несколько минут она горестно рассматривала свой нос, а потом стояла, прижавшись носом к дверному косяку для выпрямления горбинки. Проклятая горбинка никуда не девалась. «Говорят, что нос растет всю жизнь», — с ужасом думала она, представляя, что огромный горбатый нос, разросшийся на ее лице как неряшливый гриб, свисает на щеки и закрывает подбородок.

«Коробова, ты жуткая уродина, — мрачно беседовала она сама с собой. — Ноги как спички, к тому же кривые… а нос, что это за нос, большой, горбатый. У тебя никогда не будет мальчика, и замуж ты не выйдешь, будешь творить добро, как положено старым девам…»

На самом деле в этом ежедневном ритуале было гораздо больше уютного домашнего кокетства, нежели безнадежной горести. Под предлогом рассматривания собственного носа Даша томно любовалась собой, придавая лицу разные выражения — то восхищенное и задумчиво-влюбленное, то строгое и обиженное.

«Я ужасно зависимая, во всем завишу от других, — думала она. — Независимый человек всегда одинаковый, ему никто не нужен, чтобы быть самим собой, скучным или веселым, все равно… Если меня любят, восхищаются… тогда я слышу специальный внутренний звоночек, могу быть обаятельной, остроумной, завоевать любого, кого захочу. В общем, иду на звоночек, как баран!»

Почувствовав неодобрение, она действительно мгновенно сникала и гасла, становилась скучной, некрасивой, иногда даже начинала заикаться. «Может, у меня вовсе нет внутренней сути, — размышляла Даша. — Я существую только как отражение отношения других людей… как сморщенный мячик, который наполняют воздухом и он оживает, а не надуют, так и будет лежать ненужной резиновой тряпочкой. Я кукла, вот что! А кукловодом служит чужая симпатия или неприязнь; но уж если уродилась такой, что можно поделать!»

На первой же перемене Даша поймала заинтересованный взгляд Сергея, цепко выхватывающий ее из толпы девчонок. Внутренний звоночек прозвенел так громко, что ее тут же понесло в улыбки и взгляды, и настолько удачно, что после уроков загадочный мальчик в стройотрядовской куртке нес Дашин портфель и уже хотел носить его всегда.

Сергей рассказал, почему он так впечатляюще возник посреди года и посреди урока. В те годы существовала целая система присмотра за «трудными подростками», и в одном из лучших вариантов такого присмотра «трудного» отправляли со студентами в стройотряд. Вот он как раз и был таким «трудным подростком». Он поведал Даше довольно невнятную историю о том, как после развода родителей его отправили в английский интернат для будущих дипломатов, где, решив отомстить за развод, он и стал «трудным». Матери пришлось забрать его из интерната. У нее имеется молодой, на десять лет моложе, любовник, и взрослый сын ей абсолютно не нужен, впрочем, как и отцу, знаменитому засекреченному ученому-физику.

Не будучи злостным вруном, он только слегка расцветил свою реальность драматическими оттенками, так ему казалось интересней и достойней.

Обычно же он мало говорил сам и очень внимательно слушал Дашу. Между ними сразу повелось, что он сильный и опытный, а она умная, поэтому Даша бесконечно что-то плела о родителях и знакомых, о книгах и спектаклях.

Почти два года, до конца школы, каждое-каждое утро, сбегая по лестнице, Даша небрежно бросала Сергею портфель, и от ее дома на Садовой до школы они шли уже вместе. Так и ходили: она вещала, а он внимал.

Свой первый сексуальный опыт Сергей получил, будучи «трудным подростком», в стройотряде, и с тех пор у него периодически бывали женщины. Он старательно на это намекал, объясняя, что с Дашей у него любовь на всю жизнь, но его мужской организм требует того, что положено взрослому мужчине, а с маленькой романтической отличницей ему достаточно платонических отношений.