Брак по-американски - Тайари Джонс

– Настоящее искусство.

Рой-старший, умелый дипломат, предложил:

– Может, если бы мы могли увидеть вживую…

– У нас как раз одна в машине лежит, – ответил я. – Пойду принесу.

Укутанная в мягкое одеяло кукла выглядела как живой младенец. Такие у Селестии причуды. С одной стороны, эта женщина, скажем так, опасалась материнства, но при этом довольно трепетно относилась к этим созданиям. Я пытался объяснить Селестии, что ей придется поменять свое к ним отношение, когда мы рассадим кукол на витрине. Этих кукол, как и ту, что я держал в руках, в минуту раскупят по цене произведений искусства. Когда продажи пойдут вверх, их придется шить быстро, наладить массовое производство. Никаких тебе кашемировых одеял. Но на эту я пока закрыл глаза. Ее нам заказал мэр Атланты – он хотел сделать подарок начальнику штаба, которая должна была родить ко Дню благодарения.

Когда я отогнул одеяло, чтобы мама увидела лицо, Оливия шумно выдохнула. Я подмигнул Селестии, она подобрела, вернула ионы на место, и я снова смог дышать.

– Вылитый ты, – сказала Оливия и взяла куклу из моих рук, придерживая ей голову.

– Я сделала лицо по его фотографии, – быстро вставила Селестия. – Рой меня вдохновляет.

– Поэтому-то она за меня и вышла, – пошутил я.

– Не только поэтому, – ответила Селестия.

Волшебный был момент – мама не могла вымолвить ни слова. Она ела глазами сверток в руках, когда отец встал с дивана, подошел к ней и заглянул через плечо.

– В волосах у нее австрийские кристаллы, – продолжила Селестия, все больше увлекаясь. – Поверните к свету.

Мама развернула куклу, и голова младенца засияла, когда свет ламп заплясал на шапочке из черных кристаллов.

– Словно нимб, – сказала мама. – Вот каково это – быть матерью. У тебя есть свой ангел.

Мама пересела на диван и положила куклу на подушку. Со мной словно бэд-трип случился, настолько кукла была похожа на меня (по крайней мере, на мои детские фотографии). Будто смотришься в заколдованное зеркало: в Оливии я увидел ту шестнадцатилетнюю девушку, которая очень рано стала матерью, но была со своим ребенком нежной, как весенний день.

– Я могу купить ее у тебя?

– Нет, – сказал я. Меня распирала гордость. – Мам, это спецзаказ. Десять штук, обделано гладко, сделку заключил ваш покорный слуга.

– Разумеется, – сказала мама, закрывая лицо куклы одеялом, словно саваном. – Да и зачем такой старухе кукла.

– Забирайте, – сказала Селестия.

Я смерил ее взглядом, который Селестия называла взглядом малолетнего дельца. Дедлайн был не просто строгим – он был написан черным по белому и закреплен подписями в трех экземплярах. Перенос дат не предусмотрен.

Даже не глядя на меня, Селестия сказала:

– Я сделаю еще одну.

– Нет, не надо. Не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы. Просто он так похож на новорожденного Роя.

Я потянулся, чтобы забрать у нее куклу, только она не спешила ее отдавать, а Селестия не спешила мне помочь. Стоит кому-то только похвалить ее работу, она тут же уши развесит и тает. Над этим нам тоже придется поработать, если мы всерьез собираемся заняться бизнесом.

– Оставьте себе, – сказала Селестия, будто и не было трех месяцев, которые она потратила на эту куклу. – Я для мэра сделаю еще.

Теперь Оливия перемешала ионы.

– Ой, мэр. Прошу прощения! – она отдала мне куклу. – Несите скорей назад в машину, пока я ее не испачкала. А то еще выставите мне счет на десять тысяч.

– Я совсем не это имела в виду, – Селестия виновато на меня посмотрела.

– Мама, – сказал я.

– Оливия, – сказал Рой-старший.

– Миссис Гамильтон, – сказала Селестия.

– Пора за стол, – сказала мама. – Надеюсь, вас устроит батат с листьями горчицы.

Мы ужинали не в полной тишине, но никто особенно ни о чем не разговаривал. Оливия так разозлилась, что испортила холодный чай. Я сделал большой глоток, предвкушая мягкое послевкусие тростникового сахара, и закашлялся, почувствовав резкий вкус поваренной соли. Вскоре со стены упал мой школьный аттестат, по стеклу пробежала трещина. Снова знаки? Может быть. Но я разрывался между двумя женщинами, которыми безгранично дорожил, и не думал о посланиях свыше. Не подумайте, я умею вести себя правильно в сложной ситуации. Любой мужчина знает, как сделать так, что его хватит на всех. Но мама и Селестия раскололи меня надвое. Оливия выносила меня и воспитала во мне мужчину, которым я стал. А Селестия вела меня в будущее, открывала передо мной сияющую дверь на следующий уровень.

На десерт мама сделала мой любимый пирог с орехами и корицей, но мне кусок в горло не лез из-за этой ссоры с куклой за десять штук. Тем не менее я выстоял и съел две порции: всем известно, если хочешь окончательно довести южанку до белого каления, просто откажись есть ее еду. Поэтому мы с Селестией уминали пирог, словно беженцы, хотя пообещали друг другу есть меньше сладкого.

Когда убрали со стола, Рой-старший сказал:

– Ну, перенесем ваши вещи из машины?

– Нет, старик, – мой голос был тоньше, чем корж в мамином торте. – Я нам забронировал комнату в «Сосновом лесу».

– Ты что, пойдешь спать в эту дыру, а не к себе домой? – спросила Оливия.

– Хочу отвести Селестию туда, откуда все началось.

– Но это можно сделать и здесь.

Но, по правде говоря, нет. Мои родители любят переиначивать прошлое, а эту историю нужно было рассказывать по-другому. Мы были в браке уже год, и Селестия должна была наконец узнать, за кого она вышла замуж.

– Это ты так захотела? – спросила мама у Селестии.

– Нет, что вы. Я бы с удовольствием осталась у вас.

– Это я так решил, – сказал я, хотя Селестия радовалась, что мы ночуем в гостинице. Она говорила, что ей всегда не по себе, когда мы спим в одной кровати в доме моих родителей, хотя мы состоим в законном браке и все такое. Когда мы ночевали здесь в прошлый раз, она надела ночную рубашку как из XIX века, хотя обычно спала обнаженной.

– Но я уже приготовила вам комнату, – сказала Оливия, вдруг повернувшись к Селестии. Женщины взглянули друг другу в глаза так, как мужчины в жизни друг на друга не посмотрят. На мгновение они оказались в комнате одни. Когда Селестия обернулась ко мне, она была странно напугана.

– Рой, как ты думаешь?

– Вернемся утром, мам. Как раз к медовому печенью.

Сколько времени у нас ушло на сборы перед уходом? Возможно, так всегда бывает, когда смотришь в прошлое, но все, кроме меня, медлили, словно набили карманы камнями. Когда мы, наконец, подошли к двери, папа передал Селестии укутанную куклу.

– Раскрой его слегка, – сказала мама, отогнув одеяло, и рыжее закатное солнце снова зажгло нимб.