Лунный ветер - Евгения Сафонова

Он был близко. Слишком близко. До этой ночи я считала выражение «горящие глаза» просто фигурой речи, но его глаза, слишком умные для обычного зверя, горели хищным огнём.

Я пятилась, пока не упёрлась спиной в стену, — и тогда волк, торжествующе оскалившись, кинулся вперёд.

Последним, что я увидела, были сияющие разноцветные глаза…

Я села в кровати, задыхаясь, дрожа от липкого холода, ползущего по спине. Вокруг расстилалась тьма моей комнаты, сквозь открытое окно доносился далёкий волчий вой.

Сон. Это был только сон.

Какое-то время я ещё прислушивалась к звукам ночи. Затем откинулась на подушку, чтобы почти сразу заснуть.

Второе моё пробуждение вышло немногим приятнее первого. Я открыла глаза от дикого вопля, прорезавшего утренний воздух. Вскочив и выглянув в окно, увидела подле крольчатника кричащую Нэнси: девушка явно была на грани обморока.

Я не мешкала, одеваясь и спускаясь вниз, но, когда подошла к крольчатнику, другие домочадцы уже толпились вокруг. Нэнси, должно быть, увели. Я увидела Бланш, обмякшую на руках у отца, бледное лицо Тома и зеленоватое — матери, но слишком поздно услышала предостерегающие крики, чтобы не успеть обратить взор на распахнутую прутчатую дверцу.

Дверцу, за которой…

Зрелище заставило меня отшатнуться, судорожно дыша, чтобы справиться с внезапно подступившей тошнотой.

— О, боги, — невольно вырвалось у меня. — Разодраны в клочья…

— Кто это сделал? — прошептал Том.

Белизна его щёк спорила с молочным цветом моего платья. Неожиданно: никогда раньше не замечала в друге подобной слабости.

— Волк, — мрачно отозвался отец. — Нэнси говорит, она вставала ночью и слышала вой. Где-то рядом.

— Я тоже, — припомнив своё ночное пробуждение, сказала я.

— Бедная Бланш, — всхлипнула матушка, — она так любила играть с пушистиками…

Однако ни слезинки не роняла, когда их отправляли на кухню, подумала я — и, поражённая неожиданной мыслью, вскинула голову.

— Но как волк открыл дверцу крольчатника?..

— Наверное, её забыли запереть, — предположил отец. Оглядев собравшихся, нахмурился. — Мистер Форбиден ещё спит?

— Он ушёл с рассветом, — подал голос Элиот. — Просил передать, что его ноге гораздо лучше, Нэнси ему компрессы какие-то сделала… Благодарил за гостеприимство. Обещал пожаловать на ужин, но не обещал, что сегодня.

Морщинка меж бровей отца разгладилась.

— Что ж, — молвил он, — хозяин Хепберн-парка будет в нашем доме желанным гостем.

Я вспомнила свой сон, и мурашки пробежались по моей коже — на тёплом майском ветру.

К обеду начали прибывать гости. К счастью, к тому времени последствия волчьего визита уже успели устранить. Я терпеливо взирала с крыльца, как Джон Лестер рассыпается в любезностях перед Бланш, пока его сестра восторженно щебечет какую-то милую чепуху; как расцеловывается с миссис Лестер матушка; как главы семейств сердечно жмут друг другу руки. Завтра Бланш исполнялось семнадцать, свадьба намечалась через месяц, и все ощущали себя одной большой семьёй.

Когда моё обязательство встречать гостей себя исчерпало, я с облегчением удалилась на задворки сада с книгой. Рэйчел, единственная моя подруга, оставшаяся в Ландэне, прислала мне эту книжную новинку с самыми восторженными рекомендациями, так что роман определённо заслуживал внимания. Впрочем, я долго сидела на скамье, бессильно скользя глазами по первой строке, пытаясь понять её смысл; мысли мои были далеко.

Новый сосед. Странный сон. Кролики… Хотя наверняка этот сон — простая случайность, навеянная знакомством с мистером Форбиденом и волчьим воем. Что же до дверцы крольчатника, её действительно забыли запереть, а кролики оказались настолько глупы, что даже не попытались сбежать. Всё просто.

Успокоив себя таким образом, я утопила неясную тревогу в глубинах души и наконец погрузилась в чтение. Впрочем, почитать мне так и не дали: я ещё не закончила первую главу, когда на страницы легла чья-то тень.

— Как твоё самочувствие, Ребекка?

— Более или менее. — Я подняла взгляд, силясь скрыть досаду. — Как ты, Том?

— Прекрасно. Ещё более — с тех пор, как тебя увидел.

— Том, от твоего высокопарного слога у меня скоро начнётся чесотка.

— Это лишь жалкая попытка выразить мои чувства.

— Мне были куда больше по вкусу чувства мальчишки, с которым мы бегали наперегонки и прыгали в речку с ив.

Том не ответил, как всегда, стоило мне заговорить о былом.

— Что читаешь? — спросил он вместо этого.

Я молча повернула книгу обложкой вверх.

— Каррер Белл? Никогда не слышал о таком авторе.

— Это его первая книга. Надеюсь, будут и последующие.

— Книга так хороша?

— Если ты какое-то время не будешь меня отвлекать, я смогу об этом посудить.

Когда его глаза потемнели, я пожалела о своей резкости.

— Том. — Я поднялась со скамьи, стараясь смягчить свой голос. — Я хотела сказать…

В следующий миг у меня перехватило дыхание по той причине, что руки его обвили мою талию, и эти стальные объятия выбили весь воздух из моей груди.

— Ребекка, ты действительно так жестока? — глаза Тома оказались так близко, что я могла пересчитать ресницы. — Почему ты пренебрегаешь моими чувствами?

— Том…

— Ты не видишь, как я схожу с ума? Ловлю каждый твой взгляд, слово, улыбку? Как живу и дышу ради тебя? Да, я знаю, что для тебя я остаюсь мальчишкой, с которым можно на пару читать страшные сказки, но я надеялся, что ты повзрослеешь… поймёшь…

Я не узнавала его. Это был не тот милый мальчик, с которым мы вместе играли в детстве, — но кто-то, кого я не знала: чужой, страстный, серьёзный, взрослый — только не Том. Его хватка чуть не ломала кости, но пальцы его дрожали. Чужие руки обжигали даже сквозь шёлк платья, горячее дыхание лихорадило мои щёки, и эти глаза… я вдруг поняла, что заставило их потемнеть.

Расширившийся зрачок, сделавший их чёрными.

— Том, я…

А потом я лишилась возможности сказать хоть слово, потому что его губы — жадные, жёсткие, яростные — прижались к моим губам.

Поцелуй был почти укусом. Яд странного оцепенения пробежался от губ по телу, заставляя забыть о необходимости дышать, моргать, сопротивляться.

Затем я обеими руками толкнула юношу, бывшего моим другом, в грудь, вывернулась из огненных тисков и, отступив на шаг, наотмашь хлестнула его по щеке.

— Да как… — слова застревали в горле, — как ты… смеешь…