Хозяйство света - Дженет Уинтерсон

— А теперь у тебя нет и матери.

Я заплакала, и Пью услышал меня и огорчился из-за того, что сказал, потому что коснулся моего лица и нащупал слезы.

— Есть и другая история, — сказал он. — И если расскажешь, как историю, себя, увидишь, что все не так уж плохо.

— Расскажи мне историю, и я не буду грустить. Расскажи о Вавилоне Мраке.

— Вес начинается с Самсона. — Пью не собирался отступаться от своего. — Потому что Самсон был самым сильным человеком на свете, и его погубила женщина, и тогда, избитый, слепой и остриженный, как баран, он встал меж двумя каменными столбами и последние силы потратил на то, чтобы свалить их. Можно даже сказать, что Самсон был двумя столпами общества, ибо тот, кто ставит себя слишком высоко, непременно затем падает вниз, что и случилось с Мраком.

* * *

История начинается в Бристоле в 1848 году, когда Вавилону Мраку было двадцать лет, он был богат и благороден, как любой городской джентльмен. Он был дамским угодником, хотя изучал теологию в Кембридже, и все говорили, что в свое время он женится на богатой наследнице из Колоний и займется торговлей и судоходством, как его отец.

Так и должно было случиться.

И жила в Бристоле одна красавица — ее знал весь город, потому что ни у кого больше не было таких рыжих волос и зеленых глаз. Ее отец держал лавку, и Вавилон Мрак частенько наведывался туда купить пуговиц, тесьмы, мягкие перчатки или галстук, потому что, как я уже говорил — я ведь говорил? — он был немного франтоват.

Настал день — точно, как сегодня, один в один: и солнце сияет, и город бурлит, и сам воздух словно добрая выпивка, — когда Вавилон вошел в лавку Молли и десять минут выбирал сукно себе на бриджи, а краем глаза следил за девушкой, пока та не обслужила дочь Джессопов — она покупала перчатки.

Как только лавка опустела, Вавилон кинулся к стойке и выбрал столько тесьмы, что хватило бы оснастить целый корабль, а когда расплатился, подвинул всю груду Молли, поцеловал девушку прямо в губы и пригласил на танцы.

Она же была скромницей, а Вавилон, само собой, — самый красивый и богатый парень из всех, кто фланировал тогда по набережной. Сперва она сказала «нет», затем «да», затем снова «нет», а когда наконец сосчитали и взвесили все «да» и «нет», большинством голосов постановили, что она пойдет на танцы.

Отец его не осуждал, ведь старый Иосая не был ханжой, к тому же в те далекие времена Французской революции его первой возлюбленной была девушка с мола.

— Кто такая девушка с мола?

— Она подсобляет с сетями, с уловом, с грузами и путешественниками — в таком вот роде, а зимой соскабливает морские желуди с лодок и отмечает занозы, которые мужчины потом замажут дегтем. Ну вот, как я и сказал, эти двое могли встречаться, когда хотели, без всяких помех, так все и продолжалось, а потом, говорят — только все это пересуды и никаких доказательств, — но говорят, что Молли оказалась при ребенке, а у того не было законного отца.

— Как у меня?

— Точно.

— Ясное дело, это был Вавилон Мрак.

— Именно так все и говорили, и Молли тоже, но Мрак сказал — «нет». Сказал, что не делал ничего подобного и не мог сделать. Родные Молли просили его жениться на ней, и даже Иосая как-то отвел его в сторонку и сказал, чтобы тот не был дураком-паникером, а признал ребенка и женился на девушке. Иосая был за то, чтобы купить им уютный домик и отправить сына с глаз долой, но Мрак от всего отказался.

В сентябре он вернулся в Кембридж, а когда приехал домой на Рождество, то объявил о своем намерении войти в лоно церкви. Он был весь в сером, от щегольских жилетов и красных сапог с отворотами не осталось и следа. С прошлых дней он носил единственное — булавку с изумрудом и рубином, очень дорогую, купленную, когда сошелся с Молли О'Рурк. Точно такую же он подарил ей, на платье.

Его отец расстроился, он ни на минуту не мог поверить, что добрался до самого дна истории, но решил снести все мужественно и даже пригласил на обед епископа, чтобы выхлопотать для сына место получше.

Мрак и слушать не желал. Он собирался в Сольт.

«Сольт? — воскликнул Иосая. — Забытая богом, избитая морем скала!»

Но в камне Вавилон видел свое начало — ведь это правда, что в детстве любимым занятием у него было дождливыми вечерами листать альбом рисунков Роберта Стивенсона: фундамент, башня, комнаты смотрителя, и в особенности — призматические диаграммы самого света. Отец никогда не брал его туда, и теперь Вавилон об этом жалел. Недели в «Гагарке» точно хватило бы на всю жизнь.

* * *

— Так вот, стоял сырой, скорбный и студеный январь, когда Вавилон Мрак погрузил два дорожных сундука на клипер, идущий из Бристоля и дальше, мимо мыса Гнева.

Много доброго народу пришло поглазеть, как он отплывает, но среди них не было Молли О'Рурк, ибо как раз в это время она отправилась в Бат, чтобы там родить свое дитя.

Волны бились о борт, словно предостережение, но корабль споро отдал концы и растворился в мареве, а мы всё смотрели, как Вавилон Мрак стоит, закутавшись в черное, и взирает на свое прошлое, уплывая от него навсегда.

— Он прожил в Сольте всю свою жизнь?

— Можно сказать, да, и можно сказать, нет.

— Можно?

— Можно, смотря какую историю рассказывать.

— Расскажи!

— Я тебе вот что скажу — угадай, что нашли в ящике стола после его смерти?

— Расскажи!

— Две булавки с изумрудом и рубином. Не одну — две.

— Но как у него оказалась булавка Молли О'Рурк?

— Никто не знает.

— Вавилон Мрак убил ее!

— Ходили такие слухи, но это еще не всё…

— Что еще?

Пью наклонился ко мне, так что наши зюйдвестки соприкоснулись полями. Я чувствовала его слова на моем лице.

— Еще говорили, что Мрак так и не перестал с нею видеться. Тайно женился на ней, и они встречались в укромном месте — оба под другими именами. А однажды, когда все вышло наружу, он убил Молли и всех вокруг.

— Но почему он не женился на ней?

— Никто не знает. Историй много, да уж, но точно никто не знает. А теперь марш в постель, а я пока займусь светом.

* * *

Пью всегда говорил «займусь светом», как будто свет был его ребенком, которого нужно уложить спать. Я смотрела, как он ходит меж латунными инструментами, которые знал на ощупь, и прислушивался к щелчкам циферблатов, которые говорили ему о характере света.

— Пью?

— Иди спать.

— Как по твоему — что случилось с ребенком?

— Кто знает? Этот ребенок родился по воле случая.

— Как я?

— Как ты.